Конечно, прополка была нелегким делом, но именно это ей и требовалось. Размеренная, однообразная, отупляющая работа занимала руки, одновременно отвлекая от тягостных мыслей, а также избавляя от хмурых и не слишком доброжелательных взглядов со стороны женской прислуги.
Пришедшая утром весть о смерти короля Эдуарда вызвала в замке суматоху, в центре которой находился Гэвин. Понимая, насколько он занят, Фиона не надеялась увидеть его раньше ужина. Впрочем, это было к лучшему. Несколько минут рядом с ним, и она буквально теряла голову от любовной страсти, которую он пробуждал в ней. У нее подгибались колени, и ни о чем другом она думать не могла.
Такое состояние не могло не тревожить ее. Она чувствовала: ей нужно и время, и некоторая удаленность от него, чтобы разобраться в своих чувствах и переживаниях. Только так и никак иначе.
Калитка вдруг скрипнула, распахнулась, и, к ее удивлению, в проеме возник Гэвин, который сразу направился к ней.
— Я искал тебя повсюду и наконец нашел.
— Я не прячусь, — возразила Фиона и смутилась. Она действительно сегодня скрывалась от него, но ей не хотелось, чтобы он догадался об этом.
— А разве я сказал, что ты прячешься?
Фиона покраснела и совсем смутилась. Отвернувшись, она не знала, что говорить, но затем, чтобы как-то выбраться из неловкого положения, сказала:
— Какой чудесный огород и в каком ужасном виде. Это настоящее безобразие так относиться к столь ценным растениям. Я тружусь уже второй день и надеюсь дня через два навести здесь надлежащий порядок, если, конечно, меня не будут отвлекать от работы.
Надеясь, что Гэвин оставит ее, Фиона подняла с земли кучку выполотых сорняков и отнесла их в одну общую большую кучу. Однако граф оставил намек без внимания и подошел к ней вплотную.
— Закончишь в другой день. Хотя мне непонятно, почему ты этим занимаешься. В замке полным-полно пажей-бездельников. Мне кажется, прополка кухонного огорода — это одна из их обязанностей.
Тяжело вздохнув, Фиона поднялась, с удовольствием распрямляя согнутую спину.
— Для того чтобы ухаживать за лекарственными травами, надо кое-что знать о них, а большинству молоденьких пажей это совершенно безразлично. Если заставить их пропалывать огород, то они очистят огород не только от сорняков, но и от полезных растений.
— О, тебя послушать, так начнешь думать, что возиться в грязи — это очень сложная и искусная работа. Самая подходящая для леди, не так ли? — усмехнулся Гэвин.
Фиона хотела сказать в ответ что-нибудь едкое и не менее насмешливое, но, заметив знакомый огонек желания в его глазах, смутилась.
— Это такой же труд, как и любой другой, в нем нет ничего зазорного.
— Я этого не говорил. Труд всегда остается трудом. Мне только хочется понять, почему ты выбрала для себя такое занятие.
— Почему? Мне нравится бывать в одиночестве и дышать свежим воздухом. Мне нравится быть полезной. — Она обвела рукой вокруг огорода, большая часть которого благодаря ее заботам выглядела ухоженной, а другая, меньшая, оставалась запущенной. Все было ясно без слов.
— Ладно, ладно, ты хорошо потрудилась, — примирительно ответил Гэвин и, подойдя к калитке, открыл ее, показывая жестом, что пропускает ее вперед.
Однако Фионе совсем не хотелось уходить отсюда. До ужина было еще очень далеко, и за это время она рассчитывала еще многое успеть.
— Ты чем-то недовольна? — удивился Гэвин, заметив, как омрачилось ее лицо. — Что-то не так?
Фиона растерялась. Причина ее недовольства крылась не столько в том, что он отрывал ее от работы, а в том, что он распоряжался ею и ее свободой по своему усмотрению. Это требовало прояснения. Но она не знала: стоило ли объясниться прямо сейчас или отложить объяснение на потом, когда представится более удобный случай?
Хотя могла ли она возражать ему или ставить условия, тем более что-то требовать? Разве не она сама согласилась стать его любовницей? Послушно выполнять все его прихоти? А если так, то вряд ли ее хмурый и недовольный вид обрадует графа. Да, она не его рабыня, но прихоти графа она все-таки должна выполнять. А как же иначе?
— Хорошо. Но завтра с утра я опять приступлю к работе, — твердо заявила Фиона, избегая прямого противостояния и вместе с тем отстаивая хоть какую-то свою независимость.
— А я велю Хэмишу прислать к тебе на помощь несколько пажей, — согласился с ней Гэвин.
Фиона внутренне напряглась, что немедленно отразилось на ее лице. Гэвин, должно быть, заметивший ее тревогу, тут же добавил:
— Они будут работать под твоим присмотром.
— Благодарю.
В ее голосе не чувствовалось ни тепла, ни благодарности, но Гэвин, который или сделал вид, или на самом деле ничего не заметил, шел чуть впереди, куда-то уводя ее.
Они пересекли двор замка, и все, кого они встречали по дороге, почтительно кланялись им, что льстило Фионе. Ее настроение начало понемногу улучшаться. Каждому встречному она смело смотрела в лицо, как бы давая понять, что она умеет как должное принимать знаки почтения, невзирая на ее нынешнее положение.
«Если я буду вести себя как леди, то и окружающие будут относиться ко мне как к леди».
— Честно говоря, я собирался отправиться прямо сейчас, но вижу, тебе нужно немного времени, чтобы привести себя в порядок, — заметил Гэвин, скользнув взглядом по ее испачканным рукам.
Фиона завела испачканные землей руки назад, чтобы он их не видел.
— Я должна сопровождать тебя? Куда мы поедем?
— Увидишь. — Гэвин загадочно улыбнулся. От его улыбки раздражение Фионы сразу исчезло. Они уезжали из замка вместе. От этой мысли у нее сразу улучшилось настроение. Скоро она вырвется на свободу!
Времени на переодевание не было. Фиона быстро умылась, причесалась с помощью Алисы и в сильном волнении спустилась вниз, где, постукивая ногой от нетерпения, ее поджидал Гэвин. Позади него стоял паж. Едва Фиона приблизилась, как ее сердце сжалось от волнения…
— Спенсер!
Услышав свое имя, мальчик обернулся к ней и улыбнулся. Однако улыбка тут же сбежала с его лица, и он нахмурился, как только заметил по ее движению, что она хочет обнять его. Фиона тут же сообразила: он боится, как бы она не начала обнимать и ласкать его на глазах у графа. Ей стало обидно и больно.
Фиона сдержала свой порыв, но это далось нелегко. В последние несколько дней она совсем не видела Спенсера, поэтому ей очень хотелось прижать его к груди и расцеловать в обе щеки. Если бы не отец Ниалл, который иногда сообщал ей кое-что о жизни мальчика, она вообще не знала бы о том, как живется Спенсеру в замке. И вот теперь несколько мгновений вместе со Спенсером — это был настоящий подарок!
