— Тогда оставлю вас с вашим… — Она слегка махнула рукой в сторону умывальника. — Можете выставить мне счет.
— Не так быстро.
Он шагнул вслед за ней и оказался у двери прежде, чем она туда дошла.
— Я закричу.
Шагнув в сторону, Белла приложила руку к быстро колотящемуся сердцу.
— Вам придется объяснять, как вы оказались в моей комнате.
— Позвольте пройти.
— Вы пришли нанять меня. — Прислонившись к дверному косяку, он скрестил руки. — Для чего?
Белла сжала губы.
—Как любовника?
— Ничего подобного!
Белла отшатнулась, а он, ухмыльнувшись, нагло окинул ее взглядом.
— Жаль.
Как ни странно, несмотря на страх и злость, от его замечания Белла почувствовала мимолетное удовольствие. Неужели она так изголодалась по мужскому вниманию? Да.
— Итак, зачем вы пришли сюда? — потребовал он ответа с неумолимостью, которая убедила ее, что придется рассказать историю, которой он может поверить.
— Я… — Белла собирала ее из кусочков со всем искусством, которое диктовалось отчаянием. — Я нечаянно столкнулась с одним из мужчин, которые меня похитили.
— Дальше.
— Он сказал мне, что вы пригрозили возмездием, если он причинит мне зло. И тогда я подумала о вашей лошади. Я не была уверена, что вам ее вернули, поэтому и приехала сюда проверить.
— А нанять меня? — напомнил он, оказавшись чертовски настойчивым.
— Я отказалась от своего намерения.
— Разумное решение. Вы прибыли сюда одна? Сколько вам лет?
— Это, сэр, не ваше дело. Уйдите с дороги. Но он только вскинул голову.
— Персефона. Это та, которую утащили в подземное царство. Это ваш подземный мир? А я ваш Плутон? — Он снова усмехнулся, на сей раз иронически. — Ах, эти истории о богах и богинях. Их называют античными, но все эти личности выдуманные и фальшивые, ими пользуются, чтобы прикрывать порочные проказы. Ради какой проказы вы приехали сюда, Персефона?
Он неожиданно изменил тон, отбросив в сторону всякий юмор. Белла чуть не задохнулась.
— Я не собираюсь причинять вам вред, капитан. Даю слово.
— Но тем не менее можете стать его причиной.
Она слышала ужасные истории о жестокости контрабандистов, а рубиновые глаза черепа при свете свечей казались горящими.
— Ваше время истекло. — Он выпрямился и отступил от двери. — Я вернусь через два дня, возможно, через три. Если то, что вам нужно от меня, достаточно важно, будьте здесь, когда я вернусь, и мы снова поговорим. Вы дождетесь здесь?
— Не знаю.
Дверь уже была на дюйм открыта, и Белла смело встретила его пристальный взгляд.
Он кивнул.
— Я переменчив, как море, мисс Барстоу. Иногда бываю грубым, иногда галантным, но поверьте моему слову: пока вы не причинили вреда мне или моим родным, вам нечего бояться.
Белла внимательно посмотрела на него, но когда он начал снова снимать рубашку, выскочила за дверь и бросилась к себе. Оказавшись в комнате, Белла прислонилась к двери, чувствуя, как стучит ее сердце.
Ей следует завтра же вернуться в Лондон и навсегда забыть о капитане Роузе. Он не тот благородный герой, которого она создала в своем воображении.
Но Белла знала, что так не поступит, и не могла найти этому объяснение.
Сломав печать с лебедем, Торн прочитал послание от Калеба.
«События приняли неожиданный оборот. В мой номер в «Компасе» ворвалась женщина, назвавшаяся Персефоной. Она выглядела полупьяной и не совсем в своем уме, и я едва стерпел ее, тем более когда она заявила, что ее не привлекает моя постель. Но потом она сказала, что украла мою лошадь, тогда я вспомнил, что ты рассказывал эту историю.
Я позволил ей говорить, но узнал не много. Она приехала, потому что ей что-то нужно, и хотела нанять меня. Возможно, у нее опять неприятности. Ее зовут мисс Барстоу.
В конце концов я решил, что с, этим лучше разбираться тебе, поэтому объявил ей — и это полная правда, — что у меня срочное дело. Я сказал, что, если она действительно хочет поговорить со мной, ей придется подождать три дня. Это даст тебе время добраться сюда, если дело тебя заинтересует. Я залягу на дно, но дай мне знать — и я вернусь через три дня и отделаюсь от нее.
Калеб».
В глубокой задумчивости Торн положил письмо.
— У-ау-уа.
Он взглянул вниз, на мяукавшую в корзине кошку и двух ее котят, которые жадно присосались к ней и, казалось, постоянно были при деле.
— Ты, несомненно, права, Табита, но, понимаешь, это нельзя оставить без внимания.
— Ау-ау.
— Тебя должна заботить только собственная судьба и судьба твоих потомков, а не мой безвременный конец. Помни: ты кошка Кристиана.
Табита зашипела, а Торн рассмеялся. Кристиан и его жена приобрели странную кошку во время своих путешествий, но Табита невзлюбила Кристиана, и поэтому он попросил Торна некоторое время подержать ее у себя, сопроводив просьбу странным комментарием:
— Она не желает со мной разговаривать.
Как ни странно, стоило только Кристиану уйти, как кошка стала издавать необычные, похожие на речь звуки. Разумеется, в них не было никакого смысла, но кошка, по-видимому, различала имя Кристиана.
— Прекрасно, — сказал Торн. — Ты кошка Каро. Но теперь они счастливы вместе, так что тебе придется его терпеть.
Кошка высунула лапу и, зацепив крышку корзинки, потянула ее вниз — выражение крайнего неодобрения.
Загадочное создание, она принадлежала к необычной породе бесхвостых кошек, в основном встречающейся на острове Мэн. У этих кошек был маленький хвост, а задняя часть туловища — мощная, как у кроликов. Говорили, что они являются результатом скрещивания кошки и кролика. По мнению Торна, это означало, что на острове Мэн должны существовать как очень странные кошки, так и очень странные кролики.
Во время своих путешествий Кристиан и Каро придумали невероятную историю о кошках, происходящих из Гессена и выведенных для охоты на местных диких кроликов. Миф о кошке-кролике из Гессена был восхитительным, но Торна больше интересовала истина, и теперь, став временным опекуном, он пригласил ученых изучить этот вопрос. В настоящее время существовало два противоположных мнения по этому поводу и велись поиски дополнительных образцов.
Торн поместил обтянутую бархатом корзинку со своими гостями-кошками в собственном кабинете и для присмотра за ними назначил специального слугу. Табби научилась закрывать свою корзинку в знак недовольства, но любая попытка закрыть крышку без ее согласия, чтобы не дать котятам убежать, приводила к агрессивному поведению, сопровождавшемуся ворчанием, что, очевидно, было бранью, достойной самого грубого матроса.
