Он сейчас совсем не походил на пьяницу и рассеянного бездельника, каким привыкла видеть его Колетт, – это был воин, готовый броситься в бой, а на поле боя женщина должна подчиняться ему. И Колетт смотрела, куда велели, только все равно видела, видела…
Мужчины, старики, женщины, дети – все гугеноты, а может, и католики, с которыми под шумок свели счеты ушлые соседи. Если уж пошла резня, почему бы не обратить ее к собственной выгоде? Распростертые на мостовой тела, открытые рты, отчаянно распахнутые глаза – в них отражался свет факелов, и у одного трупа они блеснули, как драгоценности, – жуткое, жуткое зрелище! Разгромленные дома, во многих из которых до сих пор орудовали мародеры, смрадный дым там, где уже успели что-то поджечь, и безвольные руки, и испачканные кровью рубашки, и застреленная в упор молодая мать, мертвой рукой крепко прижимающая к себе орущего младенца. Крик был так силен, что Колетт не выдержала:
– Кассиан, возьмем его!
– Нельзя! Нельзя останавливаться!
– Нет! Это нужно сделать!
– Ах, черт, мадам!.. Ладно. Эй, Анри, хватай ребенка, отдадим его людям Идальго.
Оказавшись на руках у дюжего конюха, младенец внезапно умолк, и Колетт стало спокойней.
Чем ближе они подъезжали к Лувру, тем сильнее пахло кровью, тем больше становилось людей на улицах и тем ярче пылали факелы над головами. Мечущиеся огни, свет в растревоженных окнах, очередной протяжный крик, полный смертной муки… Лошади шли галопом, всадники еле удерживались в седлах, но никто не посмел остановить вооруженный отряд.
– С дороги! С дороги! – орал Кассиан, и люди разбегались с его пути. Грохот копыт метался в каменных траншеях улиц, и казалось, будто скачет по небу Дикая Охота, о которой как-то рассказал Колетт Ренар. Они сидели, помнится, за завтраком, и была ранняя весна, и отвар зверобоя предупреждал простуду, и солнце плавало в чашке.
Ночь, Париж, канун Дня святого Варфоломея – ни Грамона, ни отвара зверобоя, только страшная черная ночь.
– Хэй! – заорали отряду. – А ну стойте!
Следующую улицу перегораживали люди в черном; их лица тоже были черны, и тут Колетт поняла, что на лицах этих – маски, а белые хвосты, прицепленные к поясам, – мех зимнего горностая.
Люди Идальго.
Здесь толпа тоже прошлась, но тела лежали не так густо, и до сих пор шел бой в конце улицы; помощники Идальго, которых было немало, охраняли чей-то дом, и Колетт вдруг узнала его – здесь жил Жан де Бовэ, синьор де Брикмо, к нему чета де Грамон не далее как несколько дней назад была приглашена в гости. В окнах особняка горел свет, метались черные тени.
Отряд остановился, Кассиан поехал вперед.
– Это я, друзья, это я.
– Барон! – воскликнул один из носивших маску, и голос его показался Колетт смутно знакомым. – Какого дьявола вы делаете здесь? И какого дьявола вы без маски и без знака? Да я чуть не разрядил в вас пистолет!
– Поберегите порох, мой друг. Мне нужен Идальго.
– Он в доме. Сеньор де Брикмо готов покинуть Париж. – Человек в маске глянул на Колетт и произнес, видимо, узнав: – О, Господь Всемогущий, Кассиан…
Она сидела в седле, пытаясь отдышаться и свыкнуться с тем, что мир в прошедшие мгновения перевернулся снова. Впрочем, она могла бы и догадаться.
Черные одежды Кассиана, его знание, где отыскать Идальго. Идальго, который сам принадлежит к католической аристократии. Наваррские герои, цвет двора. Значит, барон де Аллат точно замешан.
Знал ли Ренар? По-видимому, знал. Потому и просил своего друга, который, наверное, совсем не так глуп, как старается казаться, защитить графиню де Грамон. Уж люди Идальго умеют защищать и сражаться. И Кассиан никогда не скрывал, что он хороший фехтовальщик.
Из дома вышло несколько человек, мужчины; они тут же сели верхом на лошадей, которых придерживали для них люди Идальго. В одном Колетт узнала сеньора де Брикмо, хотя он был переодет в темное – зато громко благодарил кого-то. Впрочем, благодарности стихли почти сразу, и Жан де Бовэ в сопровождении двоих людей в черном растворился в уличной тьме.
– Идальго! – крикнул тот дворянин, что разговаривал с Кассианом.
Один из оставшихся всадников оглянулся, повернул коня и подъехал ближе; свет факела на уличной стене мазнул по широким полям испанской шляпы, провалился в черноту маски и лизнул подбородок и губы. Пару мгновений Идальго потребовалось, чтобы оценить визитеров; затем он сухо бросил:
– Объяснитесь.
Голос его был холоден и вовсе не таков, как тогда, в мае, на солнечной наваррской дороге; тогда Колетт видела словно бы другого Идальго – полного жизни, веселого, несмотря на скверные новости. От него исходило ощущение тепла. А сейчас этот человек, кем бы он ни был, пребывал не в самом лучшем расположении духа – однако никаких сомнений в том, что он здесь командует, не оставалось. Он странным образом выделялся на фоне своих друзей, одетых почти так же, как он, и виной тому была не испанская шляпа, а чувство, что за Идальго можно пойти.
Куда угодно, так как он умеет вести.
Вот уже второй раз Колетт мгновенно заворожила сила его личности – и это придало ей смелости. Она тронула поводья лошади, выехала вперед.
– Позвольте мне объяснить, благородный Идальго. Я графиня де Грамон…
– Я знаю, кто вы, – перебил он. – Почему вы в мужском костюме на этой улице, а не под крылышком своего мужа или не за стенами Парижа? Вы ведь уезжали, чтобы помочь графине, барон де Аллат?
– Да, сударь, но обстоятельства изменились. – Кассиан, не дрогнув, встретил взгляд Идальго: коротко блеснули под шляпой глаза в прорезях маски. Барон повернулся к Колетт: – Расскажите, прошу вас.
Она коротко описала визит капитана де Саважа; все уложилось в несколько фраз, и голос даже не дрогнул. Происходящее казалось немного нереальным, словно во сне, и страх отступил – здесь, рядом с легендарным Идальго, нечего было бояться. Он слушал, не шевелясь, а вот дворяне заволновались.
– Что за невообразимых злодейств полна эта ночь! – воскликнул тот, с полузнакомым голосом. – Идальго! Неужели мы…
Он всего лишь поднял руку – и люди смолкли, повинуясь этому короткому жесту. В наступившей тишине Идальго произнес:
– Если я вас правильно понял, мадам, то стоит мне не явиться, и семью де Котен убьют немедля. Барон де Саваж хочет встречи? Прекрасно. Я дам ему встречу. Я слишком долго откладывал. – Он повернулся к ближайшему своему соратнику. – Вы, Реми, возьмете десятерых и будете продолжать то, что мы начали. Остальные едут со мной. Я возвращусь не позже трех.
В этот миг спасенный ребенок требовательно заорал, да так неожиданно, что державший его Анри чуть не выронил свою ношу. Лошадь Идальго фыркнула, дернула головой, а он спросил:
