Через минуту Теодор перевернулся на спину. Одеяло сползло куда-то за пределы кровати, и они лежали обнаженными. Очень скоро Эмма почувствовала прохладу.
— Где одеяло? — спросила она, приподняв голову. Кроме того, ей хотелось убедиться, что Теодор счастлив теперь.
Но Теодор мрачно взглянул на нее, ничего не ответил, приподнялся на кровати, и подняв одеяло с пола, накинул на них. Эмма замерла.
— Что-то не так? — спросила она у мужа. Сердце ее замерло.
Теодор тяжело вздохнул. Черты лица его заострились. В глазах не осталось и тени той насмешки, что царила в них весь день.
— Эмма, зачем ты обманула меня? — спросил он. Сердце Эммы ухнуло куда-то вниз, да там и осталось. Она не знала, что ответить.
— Я, может, и неопытный, но я не дурак, — он резко рассмеялся. — А может, благодаря этому. Я до самого последнего момента не хотел верить, но тебе все это было неприятно. Зачем ты притворялась?
Эмма сжалась: вот и кончилась ее счастливая семейная жизнь длиной в один день.
Она отодвинулась от него и села на кровати, обхватив руками колени.
Не дождавшись ответа, Теодор резко встал, накинул на себя халат и направился к двери, соединявшей их спальни. Эмма чувствовала, что сейчас заплачет. Как хорошо начинался этот день — и какой катастрофой обернулся! Как Теодор понял, что она притворялась? Она горевала, что он так же, как и все остальные, не задумываясь воспользовался ее телом. Оказалось, вовсе не так. Он все понял.
Дверь захлопнулась с громким стуком. Эмма вздрогнула и позволила нескольким слезинкам скатиться по щекам.
— Нет, — внезапно услышала она настойчивый голос Теодора. — Я не уйду, пока ты мне не объяснишь, что к чему, Эмма.
Оказывается, он не ушел. Она обрадовалась — непонятно, почему. Ведь он зол и раздражен.
— Эмма, — требовательно позвал он. Она заставила себя поднять голову. Теодор сидел в кресле и мрачно смотрел на нее. — Зачем ты обманула меня? Объясни, пожалуйста, потому что догадки на этот счет у меня имеются самые разные, но все не очень приятные.
С грустью Эмма отметила сарказм в его голосе. Она снова опустила глаза.
— Эмма, не молчи. Скажи хоть что-нибудь.
— Я… — она прокашлялась, потому что голос не слушался ее, а во рту пересохло. — Прости меня.
— За что ты просишь прощения? За то, что притворялась?
Женщина слабо кивнула. Теодор едва заметил этот жест.
— Эмма, ты не должна была делать этого, если тебе неприятно. Я бы не стал настаивать.
«Ах, милый Теодор…» — печально подумала Эмма.
— Господи, Эмма, ну объясни же мне, что я сделал не так. Я полагал, что в браке с известной вдовой уж холодная постель меня точно не ждет.
«С известной шлюхой, ты хотел сказать,» — мысленно поправила его Эмма, но почти не обиделась на его намек. Ибо кем она и была, как не шлюхой?
— Я знаю, что неопытен, но ты могла бы подсказать мне, что нужно делать, чтобы ты тоже получила удовольствие. Незачем было притворяться. Эмма, ты слышишь меня?
Она медленно кивнула
— Тогда ответь, зачем?
— Удовольствие… — едва выдавила она. — Я хотела доставить тебе удовольствие.
— Удовольствие, — с горечью повторил Теодор. — Из чувства долга?
Эмма отрицательно покачала головой.
— Эмма, Господи… — он тяжело вздохнул. — Почему ты решила, что притворство доставит мне удовольствие?
— Как ты узнал? Когда я… запоздала крикнуть в конце?
— Нет, раньше. Я дал себе волю только после того, как окончательно убедился в твоем… розыгрыше.
Он мрачно усмехнулся.
— Было бы жаль не воспользоваться столь милой жертвой, тем более десять секунд уже никакой роли не играли, когда тебе уже так долго — подумать только, целых десять минут! — приходилось сносить объятия нелюбимого мужа.
Она поняла, что плачет. Теодор насмехался над собой, и это было больнее всего. Ведь он ни в чем не виноват. Он бы остановился в любую минуту, стоило ей попросить.
Теодор потер лицо руками.
— Ну чем я хуже твоих лондонских любовников, Эмма? Я был слишком быстр?
Эмма спрятала лицо на коленях и ничего не ответила.
— Эмма, хватит молчать. Скажи мне, что не так? Ради Бога, Эмма…
Он вздохнул, видя, что она никак не реагирует на его слова.
— Ну прости меня, — голос его стал совсем сухим. — я не потревожу тебя больше. Надеюсь, ты не против иметь ребенка от меня, хотя после одного раза…
Вдруг ему в голову пришла весьма неприятная догадка.
— Ты беременна, да? Поэтому ты так быстро на все согласилась. Тебе необходимо было придать своей беременности видимость благопристойности.
Эмма отчаянно замотала головой. Что за глупости он говорит?
Он хрипло, с горечью рассмеялся. Неприятный смех резанул ей сердце.
— Несчастный романтик… — ругнулся он на себя, с ненавистью вспоминая наивную сцену у ручья. — Знаешь ли ты вообще, что такое честность? Но не волнуйся, даже если твой ребенок родится «шестимесячным», я не обвиню тебя в измене и не назову его ублюдком. Счастливо оставаться, леди Эшли.
— Я не беременна! — крикнула она сквозь слезы. Плотина была прорвана, и слова полились из нее безудержным потоком. — За последние четыре года у меня не было мужчин кроме тебя! Я не изменяла тебе.
— Позвольте вам не поверить, миледи, — холодно сказал он. Он держался за ручку двери и в любую минуту мог уйти.
— Это правда, — ее тихий голос дрожал. — А сегодня… дело не в тебе. Ты самый хороший из всех мужчин. Я просто ненавижу «это». Изображать удовольствие — просто привычка. Я знаю, мужчинам нравится думать, что женщина тоже получила удовольствие.
— Миледи, — медленно сказал он, будто разговаривал со слабоумной. — Любовников заводят ради наслаждения. Или вы хотите сказать, что у вас и любовников не было и все это просто сплетни?
— Любовники были, — со стыдом признала Эмма. Она с мольбой посмотрела ему в глаза. — Но наслаждения не было. Я холодная, Теодор. Я не могу получить удовольствие.
Она сделала паузу, набрала полную грудь воздуха и добавила:
— И забеременеть не могу. За десять лет ни разу даже подозрения на беременность не было, — с горечью выговорила она.
Теодор наконец отпустил дверную ручку. Эмма с облегчением выдохнула.
— Если ты не получала наслаждения, то зачем заводила любовников?
Эмме было стыдно отвечать на этот вопрос, но она заставила себя ответить.
— Наверное, потому что так принято. Граф Ренвик не раз повторял, что нельзя унижать мужчину отказом. Проще поддаться, тогда он будет удовлетворен и его интерес ко мне быстро пропадет.
— Значит, стоило кому-то начать приставать к тебе — и ты уже не смела отказать?
