— Сожалею, — сказал Теодор, и на самом деле сочувствовал ей.
— Я полагала когда-то, что богатый мужчина не может быть плохим и порочным, а бедный обязательно будет обладать всеми немыслимыми отрицательными качествами. Я глубоко ошибалась.
После недолгого молчания она взглянула на Теодора. Теперь он вовсе не выглядел рассерженным, только задумался о чем-то.
— А ты… жалеешь, что я не смогу принести тебе наследника?
— Да, — пожал плечом Теодор. — Только ведь все равно ничего не смогу с этим сделать.
— Мне очень жаль, — сказала Эмма.
— Полагаю, можно любить и племянников. Если, конечно, Джонас женится. А если так и не женится, то узаконить кого-нибудь из его незаконных отпрысков. Я знаю по крайней мере двоих во Франции, правда, обе — девочки, и одна уже удочерена. Ее мать вышла замуж. Вторую я пытался забрать из Франции, но ее мать отказалась уезжать, там она владеет трактиром. Девочка — ее единственный ребенок, и она души в ней не чает.
— А у тебя есть дети?
Теодор с грустью улыбнулся, не вполне уверенный, стоит ли откровенничать.
— Кроме тебя, в моей жизни была еще одна вдова, но та ужасно радовалась своему бесплодию. Она гворила, что у неее нет материнского инстинкта.
— Жаль, — разочарованно сказала Эмма. — Я бы не отказалась воспитывать твоего ребенка.
Теодор пристально взглянул на нее и медленно улыбнулся.
— Не ожидал.
— Я бы не отказалась и от внебрачного ребенка моего первого мужа, но у него тоже не было детей.
— Так может, это он бесплоден, а не ты?
— У меня были любовники и помимо моего мужа, Теодор.
— Так значит, ты заводила любовников из желания забеременеть? — сочувственно спросил он. Эмма поняла: ответь она сейчас «да» — и он поверит, и простит все, что угодно. Но тогда она снова соврет.
— Нет, любовников я заводила, потому что не смела никому отказать, я уже говорила тебе.
Она подумала.
— Я вспомнила, как каждый раз ждала… — она смутилась, — дни. Со страхом, что вдруг забеременела. Но каждый раз, как они приходили, была страшно разочарована.
— И никто никогда даже не подозревал, что ты притворяешься?
— Никто, — покачала головой Эмма.
— И ты никогда не получала удовольствие?
— Никогда, — подумав, уверенно ответила она. — Хотя приятно быть желанной.
Теодор опустил глаза. Эмма ясно видела, что он опечален, и догадывалась, чем.
— Ты можешь завести любовницу, Теодор, — выговорила она через силу. Ей вовсе не хотелось никому отдавать Теодора.
Он иронично улыбнулся.
— И тебе будет все равно?
— Да, — опустила она глаза.
— Опять соврала, — констатировал факт Теодор. Эмма нахмурилась.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, — пожал он плечом.
Они помолчали.
— Скажи, когда я целовал тебя у реки, ты тоже притворялась?
Она вспомнила чудесное ощущение нежности и запах его кожи, нагретой солнцем, и улыбнулась.
— Нет, Теодор, я не притворялась. Это было… чудесно.
В его молчании она слышала сомнение.
— Поверь, Теодор, в этот раз я говорю правду. Это было самое чудесное ощущение в моей жизни.
Он нехотя улыбнулся.
— Что ж, тебе было приятно, когда тебя целовал первый муж…
— Пока он не изнасиловал меня, — добавила Эмма.
— Тебе было приятно, когда тебя целовал я. Значит, есть минимум одна ласка, которая тебе нравится. Может быть, ты сможешь вспомнить хотя бы еще один момент, который тебе понравился? Прикосновение губ, или рук, все, что угодно.
— Не знаю, — растерялась Эмма.
— Попытайся вспомнить, — попросил Теодор.
Эмма послушно начала вспоминать, но не могла сосредоточиться, мешало присутствие Теодора.
— Не могу, — виновато сказала она. Теодор недовольно скривил губы и встал с кресла.
— Что ж, давай спать, — сказал он.
— Ты уедешь теперь? — она пристально смотрела на него.
— А ты хочешь этого? — бесстрастно спросил Теодор.
— А ты? — задала она ему тот же вопрос. Он насмешливо улыбнулся, не собираясь отвечать.
— Я не хочу, — первой сдалась Эмма. Легко было сдаться в полутьме.
— Я тоже не хочу, — ответил Теодор. Эмма радостно улыбнулась. — Только пообещай больше не притворяться, и если тебе будет неприятно, говори «нет».
— Обещаю, — значит, он и дальше собирается заниматься с ней любовью. С ней!
— Спокойной ночи, — сказала она спокойно, хотя чувствовала себя немного обделенной, ей не хотелось оставаться одной. Но Теодор не спешил уходить, он явно хотел сказать что-то еще, но не решался. — Теодор?
— Я бы хотел спать с тобой, — наконец сказал он. — Не возражаешь?
— Да, — ответила Эмма. Теодора порадовал ее ответ, он улыбнулся в ответ, потушил свечу, догоревшую почти до конца, снял халат и забрался под одеяло. Эмма отвернулась от него. Теодор, посомневавшись мгновение, обнял ее сзади. Эмма вздрогнула — и Теодор тут же отодвинулся. Она разочарованно простонала.
— Не бойся, — сказал Теодор. — Я не сделаю это снова, пока ты не попросишь меня. Я только обниму тебя сейчас, хорошо?
— Обними, — ответила она. Одну руку он положил ее под голову. Когда он прижался к ней всем телом, она мелко задрожала.
— Неприятно? — тут же спросил он.
— Непривычно. Со мной никто никогда не спал.
— Да? — удивился он. — Что ж, попробуем.
Через несколько минут Эмма почувствовала, что его плоть увеличилась в размерах. Она напряженно ждала, не зная чего, но Теодор, казалось, уже спал.
— Теодор, — она повернулась к нему.
— Почему не спишь? — он поцеловал ее в лоб.
— Ты… тебе не больно?
— Больно? Почему мне должно быть больно?
— Ты возбужден.
— А… Не обращай внимания. Я вполне способен держать себя в руках.
— Но я не хочу, чтобы ты страдал понапрасну. Если хочешь…
— Эмма, кто тебе сказал, что это больно?
— Муж. Еще кое-кто из любовников.
Он недоверчиво хмыкнул.
— Мне кажется, они играли на чувстве вины. Мол, довела до такого болезненного состояния, теперь уж давай до конца.
Эмма растерянно усмехнулась:
— Да, кое-кто именно так и говорил.
— Мне не больно, уверяю тебя. Скорее даже приятно. Пока что.
Приятно. Ей хотелось делать ему приятное.
— А… может быть неприятно?
— Может быть. Если очень сильно возбудиться и не получить облегчения. Но даже тогда всего лишь неприятно, обидно и очень хочется, но не сказал бы, что больно.
Эмма тяжело вздохнула и снова повернулась к нему спиной. Горячая его плоть словно жгла, она чувствовала ее и не могла расслабиться. И все-таки уснула.
