— Неужели? — иронически спросила она и вспомнила о своей «брачной ночи» у мадам Дессан.
— Да. И, как ты очень верно заметила, я должен заботиться о том, чтобы ближайшие шестнадцать лет ты пребывала в добром здравии, если хочу получить выгоду от этой сделки.
Мари промолчала и снова начала насухо вытирать жеребенка.
— Ты не беременна.
Это было утверждение, а не вопрос.
— Нет, — ответила она.
— Зачем же тогда…
— Потому что я надеялась, что это станет выходом. Король признает всех своих незаконных детей. Я получила бы титул и землю, вместо того, чтобы…
— Вместо чего?
Она обвела рукой конюшню:
— Вместо всего этого.
— Но зачем же ты тогда в первый день начала обустраиваться, если тебе это так не по душе?
Мари вздернула подбородок, ее глаза загорелись:
— Потому что это все, что у меня есть. Потому что это все, что осталось от моей мечты, — она опустила голову, почувствовав, как по щекам катятся слезы: — Это все, что у меня еще есть.
— А ты и впрямь мечтала стать фавориткой короля? — В голосе Тристана прозвучало недоверие.
— И да… и нет, — Мари вытерла ладонью лицо. — Я мечтала никогда больше не надрываться в полях — так, что чувствуешь каждую косточку. Я мечтала купить себе все, что понравится. Я мечтала, чтобы со мной обращались с уважением. Я мечтала быть любимой…
Тристан немного помолчал:
— Это детские мечты, Мари. Об этом грезит каждый, — сказал он с неожиданной нежностью.
— Ах да, конечно. Каждый мечтает об этом. И ты тоже? — ехидно спросила молодая женщина.
— Я мечтал о том, чтобы жениться на женщине с состоянием, чтобы не приходилось больше беспокоиться о том, каким будет урожай. Я мечтал сделать «Мимозу» тем, чем она была пятьдесят лет назад. Я мечтал иметь столько денег, чтобы отправить Троя учиться в университет Бордо, чтобы он наконец мог изучать теологию. Я мечтал о том, чтобы иметь возможность купить ему небольшой приход.
Мари удивилась:
— Трой хочет стать священником?
— Хотел, но наш отец был к этому не готов, да и денег у нас не было, чтобы воплотить в жизнь его мечту. Теперь вот регулярно напивается… Ему «Мимоза» так же безразлична, как мне Версаль со всеми этими лизоблюдами-придворными, — Тристан пронзительно взглянул на жену. — Это лишь мечты, и им никогда не стать реальностью. Но они искажают наш взгляд на реальность. Они мешают нам довольствоваться тем, что мы имеем.
Пока он говорил, жеребенок потихоньку поднялся и теперь стоял рядом с ним на тонких дрожащих ножках. Тристан схватил его рукой под брюхо и поддержал.
— Надежды и тревоги, любовь и ненависть, достижения и потери… Это хотя и утомительно, но все-таки настоящая жизнь, а не мечты.
Ноги жеребенка подкашивались, и Тристан осторожно уложил его на пол, а его голову приложил к соску кобылы.
Мари наблюдала за ним. Его волосы прядями свисали на небритое, потное и напряженное лицо. Шевалье, должно быть, был сильно измотан, но, несмотря на это, в каждом движении его рук сквозили забота и осторожность. Мари поняла, что Тристан оставит Деландру и Дьяболо не раньше, чем убедится в том, что для обоих сделано все необходимое, неважно, сколько часов это может продлиться.
Молодая женщина встала:
— Прислать тебе Николя или Этьена?
— Пока в этом нет необходимости.
— Тогда я возвращаюсь в дом и попытаюсь пробудиться от своих грез, — добавила она с грустной улыбкой.
Тристан поднял голову и посмотрел на жену так, что у нее перехватило дыхание:
— Ты уже давно это сделала. Только еще не знаешь об этом.
Его слова не выходили у Мари из головы, когда они с Фанеттой начали кроить ткань. И еще меньше она могла позабыть о его физической привлекательности. То, что она видела его обнаженным у мадам Дессан, оставило ее равнодушной. Мари тогда была занята воплощением в жизнь своего плана, а все остальные ее чувства отошли на второй план. В Версале ее ввели в заблуждение все эти рюши и бантики, перья и парики, эти яркие цвета, которые не имели ничего общего с истинной сущностью шевалье де Рассака.
— Мадам, осторожно! Вы отклоняетесь от линии, — ворвался в ее мысли голос Фанетты.
— Спасибо, — пробормотала Мари, поправляя линию. Когда молодая женщина увидела Тристана на конюшне боровшимся за жизнь жеребенка, это затронуло в ее душе такие струны, о существовании которых она и не догадывалась. Кроме того, его мужественное обаяние опьянило ее, как крепкое вино, не говоря уже обо всем остальном.
Со вздохом она попыталась сосредоточиться на работе, изгнав из своих мыслей Тристана де Рассака.
Он облегчил ей это, поскольку за ужином отсутствовал. Трой кратко сообщил, что с Деландрой и жеребенком все в порядке, но Этьену все же придется провести эту ночь на конюшне. Тристан же отправился спать.
После того как Мари с Фанеттой отнесли посуду на кухню, она уже собиралась возвращаться к себе, чтобы начать шить платья.
Трой сидел у стола и писал.
— Доброй ночи, — сказала ему Мари и направилась к двери.
— Я приготовлю приглашения, а потом пойду спать, — он приветливо улыбнулся невестке. — А ты никогда не думала о том, чтобы научиться писать? — спросил он без обиняков.
— Нет. Кто меня будет учить? — Такая мысль в самом деле еще никогда не приходила ей в голову.
— Могу я. Разумеется, если ты хочешь.
Мари подошла ближе:
— И ты бы взялся за это?
Деверь кивнул:
— Да. Если хочешь, можем начать прямо сейчас.
Мари даже не заметила, как быстро пролетело время. Все оказалось проще, чем она предполагала, и, кроме того, Трой обладал неистощимым терпением, вновь и вновь рисуя с ней буквы.
— На сегодня довольно, Мари. Продолжим завтра.
— Трис! — Жислен выронила кисть и бросилась к нему в объятия. — Я думала, мы увидимся только послезавтра, в «Мимозе», во время представления твоей супруги. Сегодня я тебя совсем не ожидала!
— И ошиблась, — он рассмеялся и запечатлел на губах графини такой долгий поцелуй, пока ей хватало дыхания. Потом Тристан начал развязывать ленты перепачканного красками платья, в котором она занималась живописью.
— Это какая по счету картина с розами?
— Я уже перестала считать. А тебе пришлось бы больше по вкусу, если бы я рисовала римские оргии с живых моделей?
— Трудно сказать, но если одной из них буду я…
Пальцы Жислен потянулись к его рубашке, в то время как он просто спустил с плеч ее глубоко декольтированное платье. Графиня грациозно переступила через ворох ткани у своих ног и вызывающе взглянула на Тристана. Увидев ее в чулках и атласном корсете, он перестал владеть собой.
