Но вот всадники достигли края леса, и Теодора вынуждена была придержать поводья. Куда ехать дальше, она не знала. Граф ехал бок о бок с ней. Он молчал, и они все больше углублялись в лесную чащу по просеке, прорубленной среди деревьев. Наконец перед ними открылась поляна.
Граф соскочил с лошади и, взяв Вулкана под уздцы, объявил Теодоре:
— Я хочу с вами поговорить. По крайней мере, здесь нас никто не потревожит.
Его слова накрыли Теодору теплой волной. Она молча соскользнула с седла на землю. Набросив поводья на лошадиные шеи, граф отпустил лошадей пастись. А сам, взяв Теодору за руку, подвел ее к поваленному дереву.
Увидев, что он ждет, когда она сядет, девушка устроилась и подняла голову. Сквозь густую листву на них лился золотой свет, рассыпаясь кружевом по плечам и лицам. Это снова напомнило Теодоре сказку, но она заглушила в себе волнение и настроилась на то, чтобы слушать графа. Что он ей сейчас скажет? Кругом была тишина, изредка нарушаемая лишь птичьим щебетом.
Граф, посмотрев на Теодору, снял цилиндр и положил его на землю рядом с собой. Как он красив, снова подумала Теодора — но прогнала эту мысль вслед за первой, про сказку, решив не терять головы, что бы в эту голову ей ни пришло.
Но граф Хэвершем сидел так близко, что ею овладели одновременно смущение и волнение, и легкий страх, и в то же время с небес на нее струилась радость, которая обтекала ее, как солнечный свет падал на них сквозь зеленые ветви. Она забыла о леди Шейле, забыла о странной женщине… Точнее, она просто о них не вспомнила этим утром — настолько захватила ее прогулка и скачка на лошадях. Слова графа, что он ощущает ее, Теодору, частицей своего мира, она могла сейчас отнести к себе — ее чувства были точь-в-точь такими в этой зелено-золотой колыбели, которая приняла их в свои объятия.
Она не могла понять этого разумом, и это невозможно было облечь в слова. Она знала лишь то, что чувствует их единство всем сердцем, и это было необъяснимо. А граф молчал. Девушка ждала, что он ей скажет, но он молчал и молчал. Как под гипнозом, она обнаружила, что сама ищет взглядом его взгляд, не в силах противиться охватившему ее чувству и отвернуться. Их глаза встретились.
И тут, потеряв самообладание и будто решившись, граф заговорил.
— Я люблю вас! — Признание словно исторглось из его груди, из самого сердца, из самого дальнего его уголка. — Я полюбил вас с момента, когда впервые увидел вас. И это был не тот миг, когда вы вошли в мою гостиную, а когда я впервые взглянул на картину в спальне моей матери и понял, что изображенная там женщина — воплощение красоты. А потом узнал, что это вы.
Теодора зажмурилась и подставила лицо движущимся теплым пятнам над их головами. Среди тишины вдруг слабое дуновение воздуха раздвинуло ветви. И на них пролился солнечный свет, озарив обоих.
— Я люблю вас! — повторил граф. — И я должен был это сказать, прежде чем прощусь с вами.
Нужна была секунда, чтобы его последние слова вихрем смяли зародившийся в девичьей душе нежный восторг, в который она боялась поверить.
— П-проститься… со мной? — эхом отозвалась Теодора.
— Моя драгоценная, моя сладкая, моя чистая, моя нетронутая любовь, — вымученно говорил граф надломленным голосом, — зачем это должно было случиться? Ты не понимаешь? О, Боже, почему это должно было случиться со мной?
Мука в его голосе была столь острой и так встревожила Теодору, что та забыла о своих чувствах и непроизвольно протянула к нему руки.
— Что… ты говоришь? — настойчиво спросила она. — Что случилось? Ты… должен мне все рассказать!
Он взял ее руку в свои и так сжал ее, что едва не сделал ей больно.
— Если я согрешил, — лицо его искривилось в гримасе, — то меня карают за мои грехи. Я готов принять мою судьбу, но то, что ты должна страдать вместе со мной… Этого я не вынесу!
— Что… случилось? — снова взмолилась Теодора.
Граф перевел взгляд с ее глаз на ее руки.
Он был словно в какой-то агонии и не заметил, как стиснул ее пальцы до боли, и теперь, словно в расплату за это, поднес ее руку к своим губам, целуя вначале тыльную часть, а затем, повернув ее, нежно и медленно — ладонь.
От прикосновения его губ Теодора почувствовала в своем теле взрыв. И горячая волна накрыла ее, лишив разума и ощущения места и времени. Это было то, что, она знала, должно было с нею случиться, но только она не знала, где и когда.
Потом, словно чувствуя, что не смеет прикасаться к ней более, граф отпустил ее руки.
— Что ты знаешь обо мне, моя дорогая?
— Очень… мало, — ответила Теодора приглушенно, — только то, что… ты мужчина, которого… я всегда видела… в своих мечтах.
Она говорила застенчиво и так тихо, что чувствовала: граф не услышит ее.
Потом, увидев внезапный свет в его печальных глазах, она поняла, что он не только услышал ее, но и стал на миг юным и счастливым, и морщины как будто исчезли с его лица.
— Что еще я для тебя? — спросил он тихо. — Что ты ко мне чувствуешь?
Они снова глядели друг другу в глаза, и, поскольку невозможно было не сказать ему правду, Теодора ответила:
— Я… люблю тебя! Но я… не знала… что любовь моя будет… такой.
Он чувствовал солнечный свет в ее глазах, и оба они пребывали на небесах среди всей этой зелени и лесной красоты.
— Я люблю тебя! — с наслаждением проговорил он. — И это правда, мы принадлежим друг другу давно-давно, с тех пор, когда еще сами не знали об этом.
— Разве такое… бывает?
— Я в этом уверен, — ответил граф, — но, моя дорогая, судьба свела нас лишь для того, чтобы опять разлучить.
— Почему? Почему?
И только задав вопрос, она вспомнила о леди Шейле и отвернулась от графа, чувствуя, будто солнце скрылось, а синее небо вмиг посерело.
Словно в ответ на ее невысказанные мысли, он резко сказал:
— Нет, дело не в леди Шейле. Чего ты не знаешь, так это того, что я — женат!
Для Теодоры это прозвучало погребальным звоном ее надежде, и даже когда ее мозг воспринял сказанное, она противилась принять смысл того, что услышала, и поверить в жестокую реальность, которую облек в слова граф.
Это, догадалась она, объясняет загадку женщины, явившейся в студию и кричавшей на нее вчера вечером.
Граф глубоко вздохнул и сказал:
— Прошлой ночью, лежа в постели и думая о тебе, желая тебя до безумия, я понял, что не вынесу, если ты узнаешь правду от кого-то другого, кроме меня самого.
А Теодора, услышав слово «женат», словно получила удар, и ей трудно было думать о чем-то еще. «Женат! Женат! Он… женат!» — стучало в ее мозгу.
Граф слегка отвернулся от нее и уставился на поляну невидящим взором.
