— Я сказал «нет», Марцелла.
— Луций, я больше не могу здесь жить! — Марцелла привстала в постели. — Ты не представляешь себе, какая ужасная женщина моя золовка! Она сует нос в мои вещи, роется в моих свитках! Она разбавляет водой мое вино! Она высаживает жуткие цветы! Она…
— Тебе нужно считаться с ней, — ответил Луций и снова зевнул. — Разбуди меня к обеду, хорошо?
— Можешь просыпаться прямо сейчас, Луций Элий Ламия. — Марцелла потрясла мужа за плечо, и он открыл глаза. — Послушай меня, я пытаюсь быть хорошей женой. Ты ведь хочешь, чтобы кто-то следил за тем, чтобы твоя тога всегда была накрахмалена, хочешь, чтобы тебе помогали подниматься по служебной лестнице? Так дай мне возможность иметь собственный дом, и я сделаю для тебя все. Я умная женщина, и это пойдет тебе на пользу. Почему же ты не хочешь воспользоваться мной?
— Потом, — устало махнул рукой Луций. — Когда все успокоится.
— Ты повторяешь эти слова вот уже четыре года. Так ты не хочешь дать мне дом? Я никак не пойму — ты настолько скуп или тебе неприятно мое общество?
— Иногда, — отозвался Луций и перевернулся на другой бок.
— В этом мнении ты можешь оказаться в меньшинстве, — произнесла Марцелла, обращаясь к спине мужа. В эти моменты ею владело отчаянное желание вцепиться обеими руками супругу в горло и его задушить. — Если у тебя, Луций, нет чувств, чтобы по достоинству оценить меня, то у многих других мужчин эти чувства есть. Включая императора Отона.
— Значит, вот как ты вырвала у него это обещание? — Луций посмотрел через плечо. — Надеюсь, в знак благодарности ты получила от него и какие-нибудь приличные драгоценности. Есть у него такая привычка. Он вечно дарит чужим женам побрякушки и тут же о них забывает. Не думай, что ты чем-то отличаешься от остальных.
— Верно, — прошипела Марцелла, выскакивая из постели. Ей казалось, будто ее кожа горит и от нее сейчас воспламенятся простыни. — Лучше бы у меня вместо мужа был слизень, Луций. Я развожусь с тобой!
— Твой брат тебе этого не позволит, — ответил Луций, не открывая глаз. — Он считает меня весьма полезным человеком. Мои связи, которыми я обзавелся в Иудее в этом году, очень даже помогают ему в сенате.
— Тогда я попрошу разрешения на развод у императора!
— Отлично. И он тут же отдаст тебя замуж за одного из своих любимчиков. Вот только бы знать за кого? — Луций снова зевнул. — Дай мне поспать, хорошо?
Казалось, волосы на ее голове превратились в клубок ядовитых змей. Марцелла по-детски сорвала с мужа покрывало и в сердцах швырнула его на пол. Луций взвизгнул, а она, пронзив его полным ненависти взглядом, не говоря ни слова, схватила со стула платье и выбежала из комнаты.
— Марцелла, — обратилась к ней вышедшая в атрий Туллия. — Рабы сказали мне, что приехал твой муж. Как радостно видеть его здесь после столь долгого отсутствия! Мы устроим званый ужин в его честь…
— Устраивай, — отозвалась Марцелла, со злостью затягивая на платье пояс. — Я приготовлю для него яд.
Туллия не слушала ее и продолжала трещать.
— …я уверена, что он немало поиздержался в дороге. Думаю, тебе следует попросить Лоллию, чтобы та уговорила своего деда одолжить ему денег…
— Стоит ли? Дед Лоллии предпочитает получать выгоду от своих заемщиков. А чем он обязан Луцию?
— Но ведь он оказал честь такому выдающемуся…
— Туллия, Луций — всего лишь обычный бездельник. Он живет за счет родственников жены, пытается переложить свои долги на других…
— Не хочу слышать твоих несправедливых слов о столь славном человеке…
— Конечно же ты прекрасно ладишь с Луцием, потому что вы с ним одинаковые дармоеды. Я считаю, что было бы лучше, если бы вы прыгнули в Тибр! Туда вам обоим дорога.
— …он более чем кроток, рассказывая о твоих недостатках! — вспыхнула Туллия. — Я ни разу не слышала от него упреков в твой адрес из-за твоих глупых сочинений. Он не произнес ни слова о том, что ты была шлюхой Нерона…
— Что же тебя так беспокоит, Туллия? — спросила Марцелла. Краем глаза она заметила, что у входа в атрий уже собрались рабы и теперь, навострив уши, таращились на хозяйку и ее родственницу, но не смогла остановиться. — Что я спала с Нероном, или что я не попросила для Гая поста губернатора?
— Ты, наглая потаскуха, да как ты смеешь?..
— Потаскуха? Разве она потаскуха? — неожиданно прервала их перебранку возникшая в дверях Корнелия. В черном траурном одеянии она была похожа на огромного баклана — лицо белое, как мел, темные волосы разметались во все стороны. — Это Марцелла потаскуха? Вы все здесь потаскухи. В тот день, когда Пизона объявили наследником императора, Гай устроил пир, и ты, Туллия, была счастлива назвать моего мужа своим родственником. Марцелла, ты стояла со мной на ступенях храма Весты, когда его убили, и вот теперь ты пьешь вино с его убийцами. Шлюхи! — вскрикнула Корнелия. — Вы все шлюхи!
— Ты повторяешься, — спокойно парировала Марцелла. Она не видела сестру несколько недель, пока та лила слезы и не выходила из своей комнаты. Теперь же Корнелия явно искала выход своему раздражению. — Ради великой Фортуны прошу тебя, Корнелия, придумай какое-нибудь новое оскорбление и не повторяйся.
— Я не потерплю, чтобы меня обзывали в моем собственном доме! — взорвалась от негодования Туллия.
— Ты хочешь сказать, что было бы правильнее назвать тебя шлюхой в чужом доме? — съязвила Марцелла. — Хорошо, устроим это в каком-то другом месте!
— Гай, как ты позволяешь этой нахалке разговаривать со мной в таком тоне! — крикнула Туллия, когда в атрии появился ее супруг. — Что ты скажешь своей драгоценной сестре?
— Успокойся! — нервно воскликнул Гай. — Я уверен, что она не хотела…
— Гай, ты никогда не можешь защитить меня!
— Как я это ненавижу! — зарыдала Корнелия и выбежала вон из атрия.
— Неужели вы не можете поладить? — устало спросил Гай.
Марцелла, перешагивая через две ступеньки за один раз, поспешила по лестнице наверх к себе габлинум. Запершись там, она попыталась сочинить едкую эпиграмму на абсолютный кошмар семейной жизни, но, увы, так и не сумела. Тогда она взялась за свою незаконченную хронику правления Гальбы и в нескольких параграфах описала его смерть. Ярость, клокотавшая в ней, легко помогла найти точные слова. Марцелла описала каждую каплю крови, каждый услышанный ею крик жертвы или вопль толпы. Пурпурная проза, насмешливо подумала она. Где же твоя беспристрастность, которой ты бахвалилась перед Луцием? Увы, беспристрастность ей изменила. Она на нее больше не способна. Равно как на утонченность, на приличия или благонравное поведение. Куда это ее заведет?
