– У меня тогда обострилась язва! – защищался он. – И в тот год ты, под влиянием одного из детских капризов, начала называть меня «Фрэнк», а не «папа».
Они долго смотрели друг на друга в сгущающихся сумерках, каждый пытаясь измерить боль собеседника. Затем Хоуп почувствовала, что воинственное настроение покидает ее. Она уставилась на спокойную голубую воду.
– Я любил твою маму, ты же знаешь. Я так любил ее, что мне хотелось, чтобы она всегда была со мной… – нарушил тишину Фрэнк.
– Но недостаточно для того, чтобы отпустить ее. – Хоуп полностью контролировала себя. Ей было тяжело видеть его боль и чувствовать, что он винит себя. – Тебе хотелось завернуть нас с ней в красивую упаковку и убрать в чулан, так, чтобы всякий раз, как тебе захочется вдруг сыграть роль отца и мужа, мы бы всегда были под рукой, поджидая тебя, как и следует примерной семейке.
– Ты не знаешь, о чем говоришь, – устало сказал он. – Для брака необходимы двое.
– Точно так же, как и для того, чтобы родилась я. Но только у одного из вас было и время, и желание заботиться обо мне. – Нотка горечи снова закралась в ее голос. – Так что не пытайся говорить сейчас всякие пошлые банальности. Думаю, я все это уже слышала.
– Возможно, ты и права, когда говоришь о том времени. Но наш неудачный брак в любом случае не имеет никакого отношения к тебе, и нам нечего его обсуждать. Ты упомянула свою мать только как предлог, чтобы уйти от разговора о тебе самой.
– Ваш брак имеет большое отношение ко мне. Ведь я оказалась между вами. – Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула. – Кроме того, это ты заговорил о вашем браке, – поправила она его. – А я уже отказалась от твоего предложения и начала разговор о чем-то другом.
– Тогда давай придерживаться темы, которую я выбрал с самого начала, – резонно возразил отец, стараясь не обращать внимания на эту короткую перепалку. – Я хочу, чтобы ты на несколько недель вернулась со мной в Вашингтон. Прошу тебя. А после этого посмотрим.
– Почему?
– Неужели ты действительно полагаешь, что полностью оправилась от того кошмара в Центральной Америке? – Голос Фрэнка стал почти нежен, и Хоуп насторожилась.
Она встала и спустилась вниз на две ступеньки. Засунув руки в задние карманы своих джинсов, медленно повернулась к отцу. Она не могла покинуть Армана. Только не сейчас.
– Мне хочется, чтобы твой визит был приятным, Фрэнк, но я не могу думать об этом, когда понимаю, что ты приехал сюда только для того, чтобы уговорить меня уехать. Я просто хочу, чтобы ты понял меня. Я никуда не уеду. Я останусь здесь, пока не придет время покинуть остров. И вот тогда я приеду навестить тебя.
– Есть и еще одна причина, в силу которой тебе необходимо уехать со мной, – тихо проговорил отец. Дрожь пробежала по ее спине. – Комитет сената по иностранным делам хочет, чтобы ты дала свидетельские показания. Они приняли решение пересмотреть линию нашей политики в Центральной Америке и желают заслушать очевидцев последних событий в Сан-Хименесе. По правде говоря, они требуют.
– И ты все это знал с самого начала. – Голос ее был едва слышен.
– Да.
– Значит, ты приехал только из-за этого, да? – Где же удивление, которое она должна сейчас испытывать? – Ты заставил меня поверить в то, что тебя волнует мое здоровье. Мое благоденствие.
– Но это действительно так. Как бы там ни было, твое здоровье сейчас важнее всего. Слушания состоятся через три недели, и мне хотелось, чтобы ты несколько недель отдохнула, прежде чем предстанешь перед ними. Если бы ты была домохозяйкой, Хоуп, ты бы ни за что не оказалась впутанной в эти события. Вот почему мне не хотелось, чтобы ты занималась одной лишь карьерой. Карьера отнимает у жизни все, включая и моменты счастья. Я-то знаю. – Он закрыл глаза, страдая. – Любовь и моменты любви не могут появиться, если оба человека целиком поглощены своей карьерой.
Хоуп отвернулась, больше всего сейчас желая оказаться под защитой рук Армана. Ей нужны были его успокаивающая ласка, его спокойный, умиротворяющий шепот. Его сила.
– Хоуп, я пытался добиться, чтобы твое имя вычеркнули из списка, – сказал Фрэнк, – но я не настолько всемогущ. И независимо от того, нужно тебе давать эти показания или нет, я хочу, чтобы ты поехала со мной домой на некоторое время.
Она вздохнула, понимая, что это, возможно, чистая правда.
– Не волнуйся, Фрэнк. Я предстану перед Комитетом. Однако предпочту остаться здесь до тех пор, пока мне не надо будет уезжать…
– И мое слово никак не повлияет на твое решение?
– Нет.
– Ты ведь моя дочь, Хоуп. Я так надеялся… – Голос отца замер.
– Когда-то и мне казалось, что мы могли бы быть не только близкими родственниками, но и друзьями.
– Не говори так.
Его голос явно задрожат. Притворство или он действительно взволнован? Она не могла точно определить.
– Если бы все могло быть по-моему, Фрэнк, – медленно начала она, – мне не пришлось бы говорить тебе все это, потому что тебя бы здесь не было. Ты был бы сейчас в Вашингтоне, отправлял бы мне открытки с пожеланиями выздоровления и занимался бы своими делами. Как в прежние дни… – Годы горечи и утомительной обиды отозвались в ее голосе, увлажнив душу слезами.
– Мой Бог, как же жестоко ты меня судишь…
Не говоря ни слова, Хоуп повернулась и медленно ушла в дом. Отец последовал за ней по коридору с низким потолком.
Остаток вечера они провели в разговорах на поверхностные темы. Еда, привезенная отцом, была вкусной, но Хоуп думала лишь о том, как бы припрятать что-нибудь для Армана, устроить ему праздник.
– Хоуп, ты меня слышишь? – Отец настойчиво пытался привлечь ее внимание.
Она виновато вспыхнула.
– Да?
– Где моя комната? – Тон его голоса был нетерпеливым, в нем чувствовалась усталость. Он сидел, опершись локтями о стол.
Первый раз за очень долгое время Хоуп внимательно рассмотрела своего отца. Она и не замечала раньше темные круги под его глазами и напряженную складку у самых губ. И легкое прищуривание, словно от боли, тоже появилось совсем недавно и больно резануло ее. Время обошлось с Фрэнком немилосердно. Вид у него был очень усталый. Когда же он так постарел? И почему она только сейчас заметила это? Возможно, она была так же слепа, как и он…
– Ты можешь воспользоваться свободной спальней. Она уже приготовлена для тебя. А я сегодня буду спать на улице.
– Нет, ты ничего такого не сделаешь! Ради Бога, ведь тебе нужно отдыхать больше, чем кому бы то ни было.
– Тебе не о чем волноваться. На вершине холма у меня поставлена палатка, и все это время я спала там. Мне больше нравится спать там, нежели в доме, – твердо ответила она.
