Но прошлым вечером — при воспоминании о нем у Мэтью перехватило дыхание — прошлым вечером она была особенно хороша. Она рассказывала забавные истории из светской жизни при дворе Наполеона и Евгении, но Мэтью почти не слушал, наслаждаясь лишь звуками ее чудесного голоса. На графине было зеленое платье цвета луговой травы в летний день, цвета ее глаз. Прекрасный лионский шелк был расшит золотыми блестками, похожими на искорки в ее глазах, и она нанесла золотую пудру на свои сияющие волосы. Длинные серьги с изумрудами и бриллиантами сверкали у нее в ушах, но Мэтью не мог оторвать взгляда от ее груди.
Очень смелое декольте открывало белоснежное совершенство ее плеч и мраморную матовость груди. И там, покоясь в ложбинке между грудями, сверкал самый большой и ослепительный бриллиант, который Мэтью когда-либо видел. Это была подвеска грушевидной формы на простой золотой цепочке, радужный огонь которой ослеплял Мэтью. Камень притягивал его взгляд, как огонь мошку, и он не знал, что больше влечет его — украшение или то место, где оно находится.
Он смотрел на бриллиант на фоне великолепной плоти и мечтал; он мысленно видел это прекрасное тело полностью обнаженным, за исключением украшения. Даже за столом эти образы преследовали Мэтью, и его тело отвечало болезненным ощущением между ног. От смущения ему начинало казаться, что все заметили, все поняли причину его возбуждения и прочитали его мысли.
Сейчас разомлевшее на теплом солнце тело Мэтью вновь ответило на его фантазии; он громко застонал и с силой сжал в руке пригоршню песка. Эта женщина преследовала его во сне и наяву. В мечтах он упивался ее красотой и ее близостью, но впадал в отчаяние при мысли о ее недоступности. Заболевшего графа по-прежнему не было видно, но Мэтью не сомневался, что каждый мужчина, присутствовавший на обеде накануне вечером, разделял его собственные чувства. Разве мог шестнадцатилетний подросток соперничать с остроумными светскими львами? И все же… Она как-то странно поглядывала на него; ее брошенный украдкой взгляд, казалось, обещал так много. Несколько раз Мэтью замечал, как она смотрит на него, увлажняя губы острым розовым язычком. Но только надежда начинала просыпаться в нем, как она обращалась к нему: «mon petit», или называла их с Николасом детьми, и Мэтью чувствовал, что его вновь отправили в детскую.
Вдруг Мэтью послышалось, что поблизости хрустнула веточка, и он поднял голову. Несколько минут он прислушивался, но ничто не нарушало тишину. Готовый вновь вернуться к своим размышлениям, он услышал новый звук, похожий на шуршание юбки в высокой траве и заметит что-то желтое, мелькнувшее за кустами. С учащенно бьющимся сердцем он посмотрел в ту сторону. Она была в желтом сегодня. Но почему она наблюдала за ними? Мэтью поежился, представив себе, что ее зеленые с золотыми искорками глаза рассматривают его наготу. Что ей было нужно? Он был в полном замешательстве, но желание, охватившее его, требовало удовлетворения.
Графиня застала герцогиню в тени террасы и села с ней рядом, расправив юбку своего желтого платья. Как бы между прочим она завела разговор о Мэтью.
— Мальчики купаются на озере.
— Слава Боту, что погода стоит отличная, а то я не знала бы, чем их занять. — Герцогиня помедлила. — Мэтью красив, верно?
— Настоящий Адонис, — сразу же согласилась графиня.
— Все так считают. Все оборачиваются, чтобы взглянуть на него. Все, кроме его собственной семьи.
— Это естественно.
Герцогиня покачала головой.
— Нет, то, как семья игнорирует Мэтью, абсолютно неестественно. Позвольте мне кое-что рассказать вам о нем. Как вы знаете, его отец, Перегрин, младший брат нашего соседа, графа Хайклира. Он стал священником не только по необходимости, но и по истинному призванию. Он женился на Луизе, милой темноволосой девушке, но без гроша за душой. Все считали, что это был брак по любви, по крайней мере со стороны Перегрина так и было. Он был бесхарактерным идеалистом и не был способен противостоять очарованию Луизы и ее сильному характеру.
Что-то в том, как герцогиня выделила последние слова, заставило графиню понимающе улыбнуться.
— Значит, Луиза вышла замуж не по любви? Она вышла замуж за графского сына, потому что считала его богатым и занимающим высокое положение в обществе?
— Вот именно. Никто не знает точно, что она сказала, когда обнаружила свою ошибку, но ее злой язык теперь известен всему графству. Она стала сварливой, толстой и некрасивой, и постоянно жалуется на отсутствие состояния и положения в обществе. Теперь Перегрина и Луизу Харкорт-Брайт почти никуда не приглашают, но причина этой изоляции лежит в неприятном характере и недостатке воспитания у Луизы.
— Действительно несчастливая семья. Мне жаль ее мужа и детей.
— Нет нужды жалеть Перегрина. Жалобы Луизы не затрагивают его безгрешную душу; он занят делами своих прихожан и мало бывает дома. Но я думаю, и вы со мной согласитесь, что недовольство Луизы своей жизнью может дурно повлиять на ее детей.
— Почти наверняка они будут смотреть на все глазами своей матери, — согласилась графиня, озабоченно нахмурив брови.
— Луиза души не чает во Фредди и старается, чтобы он постоянно был в центре внимания. Перегрин больше тяготеет к мягкой послушной Мэри. Я вижу, как одинок Мэтью — это участь многих средних детей.
— Я все равно не понимаю, как Луиза может игнорировать своего маленького греческого бога.
— Часто случается, что между матерью и ее первенцем-сыном устанавливаются особые отношения. А Фредди к тому же похож на членов семьи Луизы, тогда как Мэтью унаследовал прекрасные внешние данные Харкорт-Брайтов.
— Однако, — вкрадчиво улыбнулась герцогиня, — не думаю, что нам стоит беспокоиться о Мэтью. С такой внешностью и уверенностью в себе он сам сумеет о себе позаботиться.
Графиня улыбнулась своей собеседнице, но наблюдательный взгляд мог бы заметить, что она улыбалась лишь губами, а глаза хранили загадочное выражение. Она обладала врожденной способностью понимать мужчин; под любой маской она без труда обнаруживала их слабости и уязвимые места. Она догадывалась, что в действительности Мэтью не хватало уверенности в себе, что он обладал чувствительной и легко ранимой натурой, но был горд и скрывал свои чувства.
Но что было гораздо важнее, графиня понимала, что Мэтью рос без любви и инстинктивно искал ее. Острая боль пронзила сердце графини, когда она представила себе красоту Мэтью и ту власть, которая заключена в ней. Боже мой! Если бы она была моложе, какой парой они могли быть! Легкий вздох сорвался с ее губ, когда она была вынуждена признать, что не может дать Мэтью той любви, которую он ищет. Однако сделать ему другой подарок было вполне в ее силах.
