– Эвелина, можешь ты хоть когда-нибудь не быть сварливой? Вечно ты раздражаешься и злишься.
– Ничего подобного! – Эвелина снова надела очки.
– Ну вот! Даже сейчас ты споришь. Ты и в самом деле копия отца. Твоя мать была самым восхитительным, ласковым, кротким существом на свете. Тебе бы очень пристало иметь хоть одно из ее достоинств.
Потянув шнурок звонка, Эвелина вернулась на свое место.
– Я плохо ее помню, – сказала она с грустью. Уничижительные замечания леди Эль по поводу ее собственного характера нисколько ее не задели. – Папа тоже говорил, что во мне нет ни капельки от нее.
– Она была очень миниатюрна.
– А я длинная-предлинная.
– Таких блестящих голубых глаз я ни у кого не видела.
– А у меня карие, как у папы, почти что черные.
– У нее были чудесные белокурые вьющиеся волосы.
– А у меня прямые и тусклые. Леди Эль посмотрела на нее с некоторым удивлением:
– У тебя прекрасные волосы, милочка, насыщенного каштанового цвета с золотистым оттенком. Разве я тебе не говорила? Ты просто преступно скрываешь такое сокровище. Зачем закручивать их вокруг головы на самый нелепый старомодный лад? Ты даже не выпускаешь завитки на лоб. Это очень бы смягчило твое обычно суровое выражение. Нет, нет! Волосы у тебя чудесные, просто прическа ужасная. Но это уж твоя вина.
Эвелина дотронулась до уложенных на макушке волос.
– Вы на самом деле так думаете? Папа говорил, что распущенные волосы похожи на лошадиную гриву.
– Твой отец, при всех его превосходных качествах, был совершенно не способен о тебе заботиться и ничего не смыслил в женщинах. Просто удивительно, как это он сумел влюбиться в твою обворожительную мать.
Эти интересные рассуждения прервал осторожный стук в дверь.
– А вот и Мепперс! – воскликнула леди Эль. – Я рада, что вы не заставили себя долго ждать.
– Мы совещались с миссис Браун относительно завтрашнего обеда, когда я услышал звонок. С вашего позволения, миледи, у нас возникли некоторые затруднения.
Мепперс, толстенький коротышка, в состоянии особого волнения, в котором он и находился в настоящий момент, имел обыкновение отчаянно скрести себе лысину, что было в полном противоречии с достоинством, подобающим высокому рангу дворецкого.
– Миссис Браун считает, что Джеймс должен сходить завтра на охоту. Мы… у нас… наши запасы поистощились немного, как вам, вероятно, известно, миледи.
– Ну конечно, известно, – вмешалась возмущенная Эвелина, обращаясь к тетке. – И все потому, что этот несносный Брэндрейт решил обосноваться у вас на неопределенное время, нимало не заботясь, сколь обременительно его присутствие для ваших финансов!
– Ну, ну! – остановила ее леди Эль. – Как будто это имеет какое-то значение! Он мой любимый внучатый племянник, и если настанет день, когда он не сможет чувствовать себя здесь как дома, то я уже не знаю… – Она поджала губы, подавляя выступившие на глаза невольные слезы.
Эвелина тут же раскаялась в своих словах.
Какие бы у нее ни были причины недолюбливать Брэндрейта, ей не следовало расстраивать тетку. Потупившись под укоризненным взглядом маленьких карих глазок Мепперса, она поспешно извинилась перед леди Эль.
В Флитвик-Лодж оставалось только пять человек прислуги, малая часть многочисленного штата, обслуживавшего старинный дом в дни его былого великолепия. С тех пор как Генри, возлюбленный супруг леди Эль, сломал себе на охоте шею и оставил усадьбу в долгах, наступило полное разорение. Но времена были нелегкие, и кое-кто из прислуги сочли за благо остаться в доме, не столько из преданности госпоже, сколько потому, что им было некуда деться. У леди Эль совсем не было средств. Она задолжала им жалованье по меньшей мере за два года, но благодаря огороду, живности в ближнем лесу и меткости Джеймса никто не голодал. А это уже было немало. А благодаря женской половине обитателей Флитвик-Лодж белье было всегда починено, одежда заштопана, выцветшие шторы из парадных гостиных успешно превращались в теплые накидки и плащи. Словом, жизнь кое-как еще теплилась в поместье.
Леди Эль сразу перешла к сути дела:
– Сидлоу, наверное, очень недоволен.
– Да, миледи, и так с трудом мирится с тем, что у него под началом всего один грум. А когда Джеймс весь день проводит в лесу, Сидлоу приходится брать на себя обязанности, более подобающие… кому-нибудь, ну, словом, тем, кто привык к грязной работе в конюшне.
– Нам необходимо мясо, – сказала леди Эль.
– Сидлоу грозится уйти, если Джеймс займется охотой.
Леди Эль помолчала немного. Она хорошо знала, как сильно было развито чувство собственного достоинства у ее старшего конюха.
– Вы могли бы намекнуть ему, – произнесла она с легкой улыбкой, – что, если он решит нас покинуть, его место займет Джеймс.
Мепперс не мог сдержать улыбку.
– Какая жалость, что я сам до этого не додумался. Лучшего выхода не придумаешь. Сидлоу такое придется не по вкусу. Он считает, что только он один может содержать конюшню в должном порядке. А теперь, миледи, чем я могу вам служить?
Отправив Мепперса на поиски Брэндрейта, леди Эль снова занялась своими гостями с Олимпа.
– Благодарение небу, Афродита все еще здесь! – воскликнула она, приставляя к уху рожок. – Впрочем, я так и думала, что она останется. Смотри-ка, она просто вне себя. Представь, она настаивает, что бюст Зевса принадлежит ей! И надо же, снова обвиняет Психею в краже, теперь уже этого изваяния. Как странно. Она, кажется, хочет забрать скульптуру из моего дома! Неужели она на это способна? – Леди Эль уронила на пол рожок и решительно поднялась с кресла с явным намерением помешать богине. Но тут же снова уселась со вздохом облегчения. – Благодарение небу. Она боится, как бы ее отец Зевс не обнаружил, что она общается со смертными. Так что, похоже, бюст пока останется у нас. Видишь ли, Афродита появляется на людях очень редко. Кстати, думаю, ты и сама заметила, что она терпеть не может невестку. Я уже давно подозревала, что Афродита настраивает Эрота против жены, хотя понятия не имею, как ей это удается. О, если бы ты могла ее видеть, Эвелина, – видеть их обеих! Я в жизни не встречала такого сочетания красоты и элегантности, а ведь Психея была когда-то простой смертной, как ты и я.
– Ну что вы такое говорите, леди Эль! – Эвелина решила, что тетка уж слишком глубоко погрузилась в мир своих фантазий. – Что это, в конце концов, за вздор: Афродита, Психея? При чем тут бюст Зевса? Папа нашел его на раскопках в Греции, вы же знаете!
– Кто-нибудь из олимпийцев его туда подсунул, они любят порой всякие шалости, – невозмутимо отвечала старая дама, поглядывая на дверь. – Надеюсь, Брэндрейт не слишком замешкается. Видишь ли, я уверена, что, если бы Афродита его увидела, планы Психеи вполне могли бы осуществиться. Знаешь ли, богиня весьма неравнодушна к мужской красоте.
