Ана считала дни, оставшиеся до летних каникул, которые она проводила на ферме своего деда со стороны матери в Уэльве, недалеко от школы. Старый вдовец не выказывал ей больше нежности, чем родители, однако разочарования внучкой Абуэло Кубильяс тоже не демонстрировал. Он нанял дуэнью, которая составляла Ане компанию, когда та приезжала на ферму. Донья Кристина, местная вдовица со скромными средствами, отличалась безупречной нравственностью и полным отсутствием воображения. При первой же возможности Ана удирала от ее религиозных трактатов и пялец для вышивания.
Абуэло позволял Ане делать все, что захочется, при одном условии: она не должна была нарушать заведенных в доме порядков и мешать ему принимать пищу, потягивать вино, курить трубку и читать, усевшись в мягкое кожаное кресло, положив ноги на скамейку и укрыв их стеганым одеялом, сшитым еще его матерью.
Абуэло родился в 1775 году, во время землетрясения, и с тех пор проводил как можно больше времени в неподвижности, словно ожидая, когда затихнут последние толчки.
После молитвы Ана завтракала вместе с Абуэло и доньей Кристиной, а затем выходила из дому. Она училась ездить верхом на мужской манер, как их конюх, цыган Фонсо, под присмотром его дочери Бебы, крепкой вдовицы.
— Женщина должна уметь защитить себя, — однажды сказала Беба, дала Ане маленький складной нож и велела положить в карман. — Не бойся использовать его, если потребуется.
Фонсо прилаживал мишени за выгоном, где Ана практиковалась в стрельбе из ружья. Как-то она подстрелила кабана. Девочка с упоением скакала верхом: ветер свистел в ушах, лицо пылало, сердце колотилось. Она была свободной, сильной и ловкой — никогда ей не было так хорошо в Севилье.
Каждое утро Беба кормила кур, уток и гусей и выбирала самых толстых птиц для повара. Она собирала яйца и объясняла Ане, что нужно оставлять достаточно яиц для высиживания птенцов. А еще Беба показывала, как убивать птицу (переламывая шею), ощипывать и собирать гусиный и утиный пух на подушки и одеяла и перо на перины.
Она демонстрировала, как выдергивают длинные перья из хвостов павлинов и фазанов:
— Высуши стержни, а потом можешь делать веера или украшать шляпки.
Ана научилась у доярок доить коров, овец и коз, а у жены садовника — делать сыр. Ей нравился прохладный сырой погреб, где созревал сыр, первый мускусный душок свернувшегося молока, резкий запах сыворотки. Она научилась орудовать острым ножом, помогая старику-садовнику прививать плодовые деревья. Она взбивала масло с его женой. Девочка чувствовала себя гораздо счастливее в садах, полях и огородах дедовской фермы, чем в богатых домах Севильи.
Донья Кристина была шокирована подобной привязанностью Аны к людям из низшего сословия, однако Абуэло восхищали демократические порывы внучки.
— Больше всего ненавижу узколобых женщин, полных предрассудков, — как-то заявил он.
— Однако, сеньор, если вы считаете меня подобным существом…
— Я ни в чем вас не обвиняю, — ответил Абуэло.
— Я ни в коем случае не критикую вашу обожаемую внучку, сеньор. Просто хочу обратить ваше внимание на то, что… Скажем так, она сеньорита из хорошей семьи, но, однако, водит компанию с…
— Я устал от вас, — прервал он. — Будьте добры, оставьте ее в покое.
Тем не менее, вероятно из-за переживаний доньи Кристины, Абуэло велел Ане заняться другим делом.
— Фонсо, Беба и другие слуги обучают тебя практическим навыкам и естественным наукам, — начал он разговор, — монахини укрепят твой дух, а мать и дуэньи объяснят, как стать женой и матерью, и подготовят к ведению домашнего хозяйства. Но я владею ключом от самого большого сокровища, каковым является живой и созидательный ум.
Абуэло разрешил внучке в любое время заходить в библиотеку и читать все, что ее заинтересует. Именно там нашла она дневники своего предка, дона Эрнана Кубильяса Сьен-фуэгоса. Истрепанные пожелтевшие страницы с расплывшимися, выцветшими чернилами, исписанные торопливым почерком, разожгли в сердце Аны жажду приключений.
Дон Эрнан оказался в числе конкистадоров, состоявших на службе у Хуана Понсе де Леона во время его первой официальной экспедиции на Сан-Хуан-Баутиста-де-Пуэрто-Рико в 1508 году. Ее предок был среди первопроходцев, большинство из которых погибло в том болоте, которое Понсе де Леон поначалу выбрал для нового поселения Капарра, и он стал одним из тех, кто уговорил славного конкистадора перенести колонию на обдуваемый ветрами островок со здоровым климатом на другой стороне гавани. К 1521 году, когда Понсе де Леон умер, остров переименовали в третий раз. Теперь весь остров стал называться Пуэрто-Рико, а неприступная столица получила имя Сан-Хуан.
Дон Эрнан иллюстрировал свои дневники и письма пейзажными зарисовками, изображениями ярких птиц и цветов, странной формы овощей, рисунками босоногих мужчин и женщин с перьями и раковинами в волосах. Большинство женщин были обнажены, хотя некоторые носили короткие переднички, которые дон Эрнан снабдил пометкой «ногу ас».
Мужчины вроде бы вообще ничего не носили, однако судить было трудно, поскольку дон Эрнан всегда рисовал их с поворотом в три четверти или сбоку или же они держали перед собой палку, лук или какой-нибудь другой предмет, прикрывающий ту часть тела, которую Ане больше всего хотелось рассмотреть.
Дон Эрнан рассказывал о полной опасностей жизни на острове: набегах воинов-тайно, землетрясениях, болезнях, чудовищных штормах, разрушавших все на своем пути. Но еще он описывал золотые самородки, мерцавшие в песке вдоль русел первозданно-чистых рек, необычные фрукты, свисавшие с вьющихся стеблей, непроходимые леса и древесные стволы такой ширины, что пять человек не могли их обхватить. В своих записях он повествовал о бесконечных возможностях этих загадочных земель. Как все конкистадоры, он приехал туда за богатством, однако, прежде чем сколотить состояние, ему пришлось укрощать дикую природу и первобытный народ.
В 1526 году письма от дона Эрнана приходить перестали. Сундук с его дневниками и документами доставил год спустя моряк, которому поручили сообщить семье о том, что их родственник скончался от холеры. В воображении Аны, однако, он по-прежнему оставался живым. Девочкой она зачитывалась его отчетами, изучала рисунки и пыталась представить, каково это было — светлокожему, голубоглазому испанцу в первый раз столкнуться с коричневыми, черноглазыми аборигенами Нового Света. Ее интересовало, что чувствовали тайное, увидев людей в металлических шлемах, ярких панталонах, со сверкающими на солнце мечами из толедской стали, — чужаков, которые спускались в шлюпки с борта парусных судов и гребли к берегу в сопровождении собак. Впереди всегда шел человек с распятием в поднятых руках.
