– Да. – Хотя, на взгляд Грегори, эта гортензия была ничуть не больше достойна комплимента, чем любая другая, виденная им.
Его охватило нетерпение увидеть Элизу, и пришлось приложить усилия, чтобы не стиснуть пальцы в кулаки и расслабить челюсть.
Пиппа вскинула на него свои яркие глаза, ореховый цвет которых сделался зеленым на фоне садовой растительности.
– Так непривычно видеть тебя не у дяди Берти.
А она откровенна, ничего не скажешь.
– Да, – согласился Грегори и понял, что так оно и есть. Ситуация казалась какой-то неправильной. Вероятно, в этом и есть причина его смутного беспокойства. То, что он видит Пиппу не в том месте. И ощущает ее нервозность.
Да, точно.
Она, казалось, замешкалась. Грегори был рад взять инициативу в свои руки. Одним ловким движением он обошел ее на дорожке.
– Если хочешь порисовать, вот там, через три гортензии, есть скамейка, которую ты, возможно, не заметила. – Он указал на восток. – Я найду Дугала и леди Элизу.
– Хорошо, – чуть слышно отозвалась Пиппа.
Он почувствовал, что она не испытывает к нему неприязни, в конце концов, это принесло облегчение, за которым быстро пришло чувство вины: он слишком холоден с ней. Чересчур холоден. Она же не виновата, что свободна, гораздо свободнее любого из известных ему людей, даже несмотря на то что общество – и дядюшка Берти в особенности, – сковывает ее обычными ожиданиями.
Как же ей это удается? Как она так хорошо научилась жить без своих оков?
– Увидимся через минуту, миледи.
В глазах ее промелькнула тревога.
– Да, – прошептала она.
Боже милостивый, она больше даже не пыталась это скрыть – ее что-то угнетало. Что-то, должно быть, происходящее среди флоры и фауны.
Но что?
Грегори широко зашагал по траве, оставив посыпанную гравием дорожку, и направился в дальнюю часть сада, где розовые кусты, словно прекрасные часовые, окружали статую Марса.
Где же, разрази их гром, Дугал и Элиза? Они же едва знакомы. Не могли же они…
Они были тут.
Позади Марса, справа, за деревом. Дугал прижимал ее к стволу и крепко целовал, ладонью странствуя по талии и лаская грудь.
А Элиза была словно другая женщина. Руки ее стискивали плечи Дугала, спина была выгнута ему навстречу, будто она никак не могла насытиться им.
Грегори она не отвечала с таким пылом. Говоря по правде, с ним она вообще не была страстной.
Второй раз в жизни у него возникло такое чувство, словно ему выстрелили в сердце три раза подряд. Девушка, которую он пришел назвать своей невестой, предала его. И друг тоже предал. И леди Пиппа Харрингтон, с которой, несмотря на различия, у них была редкая связь, причем давно, с самого детства.
Он представил сплетенных в пылком объятии любовников и промаршировал к скамейке, где Пиппа пыталась что-то рисовать. И выхватил альбом у нее из рук. Там был только рисунок сердца, пронзенного стрелой, и лицо – лицо мужчины с курчавыми волосами и резко очерченными бровями…
Его лицо.
Грегори швырнул альбом на скамейку рядом с ней.
– Так вот они какие, твои сахарные скульптуры.
Пиппа стояла с белым как мел лицом.
– Мне так жаль. Но не отчаивайся. Ты же можешь делать все, что пожелаешь. Поехать куда захочешь. Тогда как я…
Грегори притянул ее к себе. Ее лицо было в нескольких дюймах от его лица, грудь прижималась к сюртуку.
– Замолчи, – велел он ей низким мрачным голосом.
Она сглотнула, но глаз не отвела. Грегори чувствовал, как бьется сердце у нее в груди. Глаза ее были зеленые-презеленые, а ресницы, эти густые ресницы…
И тут он поцеловал ее, словно у нее был опыт, хотя Грегори знал, что это не так. Это же Пиппа. Она была свежей, как утренний воздух на вересковом лугу, нетронутой, как розовый бутон.
Он был неумолим, с каждой секундой требуя от нее все больше.
И больше.
Он почувствовал ее отклик, услышал тихий горловой стон, когда крепко сжал ее своими мускулистыми бедрами, и ему было наплевать, что его возбуждение бесстыдно упирается ей в живот. Что после того, как поцелуй закончится, он покончит и с ней тоже.
Грегори брал то, что хотел, властной рукой поглаживая зад и талию, выпивая сладость ее рта с отчаянием мужчины, который зол и одинок.
В голове проносились вереницы образов: кольцо с рубином в кармане; шепот умирающей матери, что его настоящий отец, имя которого она не назовет, давно умер; улыбающиеся лица родных в рождественское утро – праздник, навевающий на него смутную грусть с тех пор, как он узнал правду; его друзья в Оксфорде, беззаботные, не отягощенные никакими тревогами…
Элиза.
– Нет, – умудрилась выдохнуть Пиппа ему в рот, поднырнула под руку и остановилась, дрожа. – Ты не используешь меня вот так. Я сожалею о том, что произошло, но это не моя вина.
Веселый и беззаботный щебет птички на соседней ветке прозвучал странно остужающе. Но вполне уместно. На самом деле нет никакого солнца, никаких песен. Все они, как и Пиппа, лишь прикрытие для обмана. Для предательства.
Грегори резко развернулся и зашагал к дому.
– Грегори! – крикнула она ему вслед, но он не обратил внимания. – Грегори! – позвала она снова, на этот раз прямо из-за спины.
Он захлопнул дверь в бильярдную у нее перед носом. Потом промаршировал через дом, схватил свою шляпу и трость с вешалки прежде, чем ошеломленный дворецкий успел ему их подать. И пошел прямо домой, ничего не видя вокруг.
Питер вошел, когда Грегори собирал сумку в тишине их спальни.
– Ты куда?
– В Соединенные Штаты, – бросил Грегори, потом сунул руку в карман, вытащил шелковую коробочку с маминым кольцом и бросил брату. – Возьми себе. Я больше не желаю это видеть.
Питер ничего не ответил, просто держал коробочку в руке. Грегори продолжил швырять в сумку рубашки и шейные платки.
– Ты знал, да?
Питер по-прежнему молчал.
– Ты знал. – Грегори выпрямился и пронзил брата взглядом. Это уже четвертый человек, обманувший его сегодня.
– Я подозревал, что она влюблена в Дугала, но у меня не было доказательств. Я пытался предупредить тебя…
– Прочь с дороги. – Грегори схватил чемодан и опрометью выскочил из комнаты.
Ему здесь места нет.
Ему нигде нет места.
Пиппа была права. Он может делать все, что пожелает, жить где захочет. Он – начинающий архитектор, и, хотя это отец и Берти подтолкнули его в этом направлении, ему самому решать, хочет ли он заниматься этим делом и дальше.
Его первой остановкой в Америке будет федералистская Новая Англия. Потом он поедет в округ Колумбия, дальше – в джефферсоновское Монтичелло в Виргинии, а потом, быть может, отправится на юг, в Чарлстон, Саванну и Сент-Августин. После этого ничто не удержит его от поездки на Запад, чтобы посмотреть, как американцы обустраивают на новых землях свои дома, как строят церкви, школы, банки, магазины.
