Меня привезли в монастырь, когда я была еще совсем ребенком. Моя мать приколола к той одежде, в которой я была, записку. В ней говорилось:
» Моя дочь при крещении была названа Аме, поэтому, отдавая ее богу, я отдаю вместе с ней господу и собственную душу и возлагаю надежды на бога «.
Когда девушка говорила об этом, волнение так изменило ее голос, что герцогу он показался даже несколько странным. Наступила тишина, затем он проговорил, сделав вид, будто рассказ незнакомки взволновал его:
— И с тех пор вы все время оставались в монастыре?
— Именно так. Я прожила в нем всю жизнь.
— Вы не были там счастливы?
— Вовсе нет, я была там очень счастлива, — возразила девушка, — но сегодня что-то случилось со мной, и я внезапно решила, что обязательно убегу из монастыря.
— Хотелось бы знать, что заставило вас решиться на столь отчаянный поступок. Но если вы не захотите отвечать на мой вопрос, я пойму вас.
— В данный момент для меня нет ничего проще, монсеньор. Я не знаю почему — прежде я никогда в жизни не оставалась наедине с мужчиной-мирянином.
— Никогда?
— Разумеется, никогда. Единственные мужчины, с которыми мы встречались в нашем монастыре, были священники или отцы послушниц, которые изредка приезжали в обитель, чтобы навестить своих дочерей.
— Так, значит, в вашем монастыре, кроме вас, были и другие молоденькие девушки?
— Конечно. Они говорили, что собираются постричься в монахини, хотя на самом деле поселялись в монастыре, чтобы получить образование. В настоящее время в этой обители находятся шесть девушек примерно моего возраста, ну и, разумеется, монахини. Все сестры очень добрые и ласковые. Должна сказать, я всех их очень люблю.
— Но ведь все-таки должно было произойти нечто особенное, раз вы решили убежать?
— Да, кое-что случилось, и это очень разозлило меня, я бы сказала, привело в ярость.
Теперь в голосе молодой девушки уже слышались иные нотки, она явно волновалась.
— А вы не могли бы рассказать мне о том, что с вами случилось? — поинтересовался герцог.
— Вероятно, это большой грех, что я так сильно разозлилась, — ответила девушка, — и все-таки даже сейчас, когда я сижу здесь, рядом с вами, монсеньор, мне думается, я была права. Я расскажу вам обо всем, что случилось, но обещайте мне, пожалуйста, что выскажете свое мнение — права я была или нет в том, что сделала. У меня нет ни тени сомнения, что большинство людей посчитали бы, что я поступила опрометчиво, но вы — англичанин.
— А как вы узнали об этом? — прервал девушку герцог.
— Я услышала разговор ваших слуг. И один из них сказал следующее:» Уи заболел из-за этих французов. Будь я проклят, если ему известно, почему его светлость не остался в своем имении «.
Разговор слуг девушка передала на английском языке чувствовалось, что она еле сдерживает смех.
— Так вы разговариваете на моем родном языке? — воскликнул герцог по-английски.
— Можете не сомневаться! Я говорю по-английски, — ответила Аме, — а кроме того, еще по-итальянски, по-немецки и по-испански. Ее преподобие мать-настоятельница строго следила за тем, чтобы мы все свободно владели многими языками, но мне больше других понравился английский, потому что легче давался.
— Что ж, вы владеете им прекрасно, — согласился с девушкой герцог.
— Благодарю вас, монсеньор! Та монахиня, которая обучала меня языкам, сестра Маргарет, была по происхождению англичанкой. И как-то раз она сказала мне:
» Аме, в ваших жилах обязательно должна течь английская кровь, потому что ни один человек на свете не сможет так быстро овладеть каким-либо языком, если он не принадлежит к тому народу, который говорит на этом языке.
— И что же вы? — спросил его светлость. — Впрочем, нет, это бессмысленный вопрос, так как ответа вы все равно не знаете.
— Мне известно только то, что я — Аме.
— Но вы ведь до сих пор так и не рассказали мне, почему сбежали из обители.
— Я как раз собиралась это сделать, когда вы, монсеньор, прервали меня.
— Приношу вам свои извинения, — с легкой улыбкой проговорил герцог.
— Ничего страшного, — вполне серьезно заверила она его. — Итак, я как раз собиралась рассказать вам о том, что же случилось со мной. Прежде всего поймите, монсеньор, я прожила в этом монастыре семнадцать лет.
И все эти годы считала, что монастырь и есть мой дом.
Я была очень счастлива в обществе сестер-монахинь. За все прошедшие годы они ни разу не дали мне почувствовать, что я хоть в чем-то отличаюсь от них.
Подавляющее большинство остальных послушниц, — продолжала свой рассказ девушка, — оставались в обители лишь до тех пор, пока не получали образования, после чего покидали монастырь. Наверное, только одна или две из них в конце концов решали для себя, что не имеют желания снова возвращаться к мирской жизни. В этом случае они подавали прошение о том, что хотят остаться в монастыре и принять постриг. Но правила все эти годы оставались неизменными, и эти послушницы должны были дожидаться окончательного решения своей участи до тех пор, пока им не исполнится восемнадцать лет.
И ни одной из них, — продолжала девушка, — так и не разрешили принять обет, пока они не отпраздновали свое восемнадцатилетие; преподобная мать-настоятельница была непреклонна в этом вопросе. Даже в тех случаях, когда послушница умоляла мать-настоятельницу, та не давала своего разрешения. Никогда! Вы ведь понимаете, что отречение от мира — это очень и очень серьезный шаг.
— Разумеется, — прошептал герцог.
— Мать-настоятельница всегда говорила о том, что каждая из нас должна сначала глубоко прочувствовать смысл своего шага, ощутить внутри себя уверенность, что впоследствии она никогда не будет сожалеть о свершившемся. И хотя мне исполнится восемнадцать лет через три месяца, я непрестанно размышляла, часто беседовала с сестрами-монахинями, обсуждала этот вопрос со своим духовником, и все они говорили мне: «Жди и прислушивайся к тому, что происходит в тебе. Не торопись принимать решение, Аме. Если господу будет угодно чтобы ты посвятила ему жизнь, тебе обязательно будет подан какой-нибудь знак». Так я и продолжала жить в монастыре, ожидая этого момента. Я постоянно размышляла об этом, молила всевышнего и все-таки никак не могла принять окончательного решения, как распорядиться своей судьбой.
И вот сегодня, — продолжала свой рассказ девушка, — когда я шла в церковь при монастыре, ко мне подошла одна из сестер-монахинь и сообщила, что меня немедленно хочет видеть мать-настоятельница. Я тут же отправилась к ней. Войдя в ее комнату, я увидела, что та не одна, там находились еще два священника, которых я раньше никогда не видела. Когда мать-настоятельница здоровалась, мне показалось, что она чем-то встревожена, это состояние выдавали ее глаза.
