мозги.
— Поможешь мне, Заяц? — прошептал Кей, откидываясь назад и упираясь затылком в стену, и Айзек быстро-быстро закивал, испуганно воззрившись на него.
Заяц и есть…
Дверь сараюшки со скрипом распахнулась, и до Кея, как сквозь вату, донёсся гвалт, царивший снаружи: гомон толпы и душераздирающие бабьи вопли.
Эти вопли, полные отчаяния, пробили даже окружавший Кея кокон дурноты, и он болезненно сморщился. Баба орала так, будто её резали, ей вторил детский рёв. Кей нехотя разлепил глаза и увидел на пороге давешнего бородатого козлину, которого огрел хлыстом. А рядом с ним — богато разодетую тёлку в длинном голубом платье, в шляпке и с кружевным зонтиком. Белую тёлку, что характерно. Та морщилась, как Кей, и прижимала к носу маленький платочек. Воняло ей тут, понятное дело.
Кей поглядел на Зайца — тот проворно вскочил и теперь неуверенно переминался с ноги на ногу. Сам Кей вставать не собирался — не было ни сил, ни желания. Но тут бородатый мудлон, видимо, желая выслужиться перед тёлкой с зонтиком, подскочил и попытался пнуть Кея сапогом в бок. Однако тот, как бы хреново ему ни было, увернулся и сам захлестнул цепь вокруг сапога верзилы — хоть какая-то с этой паскудной цепи польза оказалась!
Верзила торопливо отскочил и жалостно проблеял, обращаясь к тёлке:
— Я же говорил вам — он одержим самим Сатаной, этот черномазый, он опасен, мисс Лора!
Тёлка, поименованная мисс Лорой, отняла платочек от своего точёного носика и покрутила в обтянутых перчатками пальцах, внимательно разглядывая Кея. Тот нагло оскалился в ответ, памятуя, что из всей одёжи на нём сейчас — только тряпка, намотанная на бёдра, да грёбаные кандалы. Пускай любуется!
Она была немногим старше него, эта расфуфыренная цаца, и смотрелась очень даже годно: высокая, фигуристая, сиськи размера «D», никак не меньше, белокурая, судя по выбившимся из-под шляпки волосам, а глаза — синие-синие. Надменные, изучающие Кея, будто насекомое какое-то. Несмотря на общий аминь, творящийся вокруг, на подступающую ломку и клятые цепи, Кею до смерти захотелось как следует ей засадить.
Чтобы спеси-то поубавить.
— Вздор, — наконец негромко произнесла мисс Лора мелодичным спокойным голосом. — Он достался мне бесплатно, он силён, молод и неплохо пригодится на плантации, Гомер.
— Сперва отсоси у меня, сучка ты белобрысая! — процедил Кей, у которого при её словах всё внутри так и вскипело от ярости. Но по тому, как она недоумённо заморгала своими синими зенками, он сообразил — до неё не дошло. Ладно, сейчас ему всё равно было невмоготу препираться с этой богатейкой: его вновь начал сотрясать озноб. Этой мисс Лоре ещё предстояло понять, что пахать на неё Кей Фирс Дог не собирался ни при каком раскладе. Пускай хоть за ноги прикажет вешать!
Но он всё-таки прохрипел ей вслед, прежде чем провалиться в чёрный обморочный омут:
— Погодите! Какой сейчас год? Леди, мать вашу! Скажите, какой сейчас год! От Рождества Христова, — добавил он, из последних сил удерживаясь на краю омута.
Синие глаза удивлённо моргнули, но она ответила ему — всё тем же спокойным мелодичным голосом:
— Одна тысяча восемьсот пятьдесят седьмой.
И Кей опять провалился в безмолвие и темноту.
*
(cause i’ll beat you down, like it ain’t nothin’)
tha streetz R Deathrow
(cause i’ll beat you down, like it ain’t nothin’)
tha streetz R Deathrow
I just murdered a man, i’m even more stressed
wearin’ a vest
hopein’ that their aimin’ at my chest
much too young to bite tha bullet
hand on tha trigga
I see my life before my eyes each time I pull it
========== Доротея ==========
Lord don’t move the mountain,
But give me strength to climb it
Please don’t move that stumbling block,
But lead me Lord around it
Lord don’t move the mountain,
But give me strength to climb it
Please don’t move that stumbling block,
But lead me Lord around it
The way may not be easy,
You didn’t say that it would be
For when our tribulations get too light,
We tend to stray from Thee.
Halleluja
Умирая, прабабка Лулу больно стиснула своими костлявыми, корявыми и тёмными пальцами руку своей шестнадцатилетней правнучки Доротеи и ликующе прохрипела прямо в её испуганное, залитое слезами лицо — на том наречии, которого никто, кроме Доротеи, здесь не понимал:
— Теперь я свободна!
Прабабка Лулу была ведьмой, по мнению остальных рабов, и в их хижинах, лепившихся, как червивые грибы, к белостенной усадьбе «Розовый куст», и в самой усадьбе так считали все. Сторонились Лулу и опускали глаза перед нею, перед этой сморщенной, как запечённый в костре батат, скрюченной, словно корешок астрагала, старухой. Никто не знал, сколько ей лет, да она и сама, наверное, не знала. Она никогда ни слова не произнесла по-английски. Только презрительно выпячивала сухие губы, когда хозяева, надсмотрщики или кто-то из негров обращался к ней на этом языке. Она говорила только
