а она надавила на его больное место, не без основания подозревая в трусости перед Кузнецом из Черноречья.
— Знаешь, что, пигалица, — лицо Завида вдруг озарилось злорадством, — отправляйся-ка ты сама к Кузнецу – пускай он тебе и будет заступой! А если не приведёшь к вечеру на это самое место, пеняй на себя! Ещё пожалеешь, что на свет родилась!
— Точно, пусть приводит Кузнеца!
— Пусть приводит!
— Слыхала? — снова обратился к Гнеде главарь мальчишек. — Шутки прочь. Тебе времени – до захода солнца. Не приведёшь Кузнеца, лучше в деревне не показывайся... Пошли, парни!
Ребята направились в село, а Завид, уходя, ещё раз оглянулся с издевательской ухмылкой.
Никого не боялись перебродские мальчишки так, как Кузнеца. Про него ходили разные слухи, например о том, что своим ремеслом он овладел ценой жизни собственной жены, скормив её огню, или что он мог заговорить серп, чтобы тот нарочно порезал своего хозяина. Взрослые, конечно, посмеивались над детьми, но за спиной на всякий случай зажимали пальцы накрест – чего только не бывает на свете.
Оставшись одна, Гнеда, перестав плакать, оглянулась назад. Преследователи пригнали её на самую окраину Перебродов. Отсюда было рукой подать до Черноречья, надо лишь спуститься к Листвянке и дойти до деревенского моста. На той стороне на небольшом пригорке возвышался дом Кузнеца. Его очертания были ясно видны с места, где сидела девочка, но мысль о том, чтобы пойти туда, заставляла Гнеду цепенеть. В памяти сразу всплывали многочисленные байки, связанные с чернореченским обитателем.
Она посмотрела в сторону деревни. Цену словам Завида Гнеда знала прекрасно, впрочем, как и его кулакам. Переведя взгляд на Черноречье, она вздохнула. Защиты искать, действительно, было не у кого, а бесконечные столкновения с Завидом должны были прийти к тому или иному концу. Собравшись с духом, Гнеда решила, что гораздо достойней станет гибель от руки грозного Кузнеца, чем от ненавистного перебродского выскочки. С тяжёлым сердцем девочка побрела к реке. Дойдя до моста, она тоскливо оглянулась. Делать было нечего — дороги назад не существовало.
Обитель Кузнеца вблизи оказалась не такой уж и страшной, да и человеческих черепов на частоколе не висело, что несколько воодушевило Гнеду. Лес почти поглощал избу, которая не походила на дома в Перебродах – она казалась просторней, а крыша была покрыта не соломой, а тёсом. Опрятный дворик оказался чисто выметен, вдоль низкого забора стелились ухоженные кусты смородины и малины. Откуда-то из глубины поднималась тонкая струйка дыма, приятно пахнувшего смолой. Лишь пустая конура возле крыльца не прибавила девочке храбрости своими размерами.
На калитке висел кусок жести и деревянный молоток. Помявшись, Гнеда набралась смелости и, взяв в руку молоток, робко ударила по пластине. Раздался приглушённый короткий звук. Подождав некоторое время, девочка сделала новую попытку, но уже сильнее. На этот раз железо угрожающе ухнуло и задрожало. Из недр дома послышался отдалённый лай, а через несколько мгновений дверь приоткрылась и в неё протиснулась большая собака. Гавкая, она подбежала к забору и стала подозрительно принюхиваться к Гнеде. Следом за псом на пороге появился хозяин.
Кузнец оказался рослым, широким в плечах человеком с загорелым, перепачканным в копоти и золе лицом. Он был облачён в передник из мягкой грязной кожи, полинявшие полосатые штаны и посконную, промокшую от пота рубаху с закатанными до локтей рукавами. Кузнец ступал спокойно и уверенно, хотя при виде неожиданной гостьи на открытом, правильном лице чуть заметно отразилось удивление. Голову его венчала копна светлых, очень кудрявых волос, перехваченных на лбу верёвкой. Лучистые голубые глаза приветливо и с явным любопытством оглядывали Гнеду.
Человек этот был из породы тех, чей возраст не поддавался определению. Ясным было лишь то, что он находился в расцвете жизни и был полон сил, которые, точно крепкий квас, так и переливались за пределы тесного сосуда. Гнеда вдруг поняла, что эта мощь никогда не будет направлена против неё. Страх сразу покинул девочку, зато она почему-то смутилась.
Кузнец подошёл ближе, остановившись на почтительном расстоянии, и, вытирая руки о тряпку, обратился к ней, степенно поклонившись:
— Чему бедный кузнец обязан удовольствием видеть в своей хижине маленькую госпожу? — На его губах промелькнула лукавая, но безобидная улыбка. — Может, она заблудилась, собирая в лесу малину?
Глаза человека излучали доброту и участие. Гнеда, не привыкшая к подобному, смешалась ещё больше.
— Я вовсе не госпожа, господин Кузнец…
Девочка потупила глаза и замолчала. Кузнец улыбнулся:
— Что ж, тогда я тоже не господин. Моё имя Катбад. А как зовут мою милую гостью?
Гнеда удивлённо вскинула брови. Ей никто никогда не говорил, что она мила, и уж тем более не величал госпожой.
— Я Гнеда из Перебродов… — она снова запнулась.
— Ну что же, Гнеда из Перебродов, — сказал Кузнец, скользнув взглядом по рваному вороту рубахи и большому синяку на руке девочки, — не окажешь ли мне честь и не разделишь мой скромный обед?
Он вопросительно посмотрел на Гнеду. При его словах она вспомнила, что почти ничего не ела со вчерашнего дня, и глаза девочки загорелись. Заметив это, а также её колебание, Катбад отворил перед гостьей калитку, приглашая пройти в дом. Большая собака приветливо завиляла хвостом и лизнула руку Гнеды. Кузнец провёл её на задний дворик, где помог умыться. Когда девочка привела себя в порядок и вошла в дом, на столе её уже ждал обед: в горшке дымилась каша, рядом в крынке стояло свежее молоко, тут же лежали щедрые ломти сыра и хлеба. От такого обилия яств у Гнеды закружилась голова, и она жадно накинулась на еду. Катбад же почти не притронулся к пище, с любопытством глядя на голодную девочку. Дождавшись, когда она наестся, Кузнец наконец промолвил:
— Что же, думаю, на сытый желудок беседовать легче. Что-то подсказывает мне, что Гнеда забрела в Черноречье не совсем случайно. Я прав?
Девочка с беспокойством вспомнила о том, зачем пришла. Её цель казалась теперь нелепой, но Катбад ожидающе и с вниманием смотрел на неё.
— Вижу, у тебя неприятности?
— Да, господин… то есть.… Да, Катбад, ты прав.
Сбивчиво и торопливо Гнеда рассказала о своей вражде с перебродскими задирами.
— Так ты и есть приёмная девочка Домомысла, — словно про себя произнёс Кузнец, когда она закончила свой незамысловатый рассказ.
— Подкидыш, — поправила Гнеда, нахмурившись. Так её называли в деревне. — Меня подбросили на порог Вежи.
— Странный выбор, — снова
