Голос Уоллингфорда звучал глухо под сводами похожей на пещеру спальни, и он знал это. Здесь царила такая тишина, что, казалось, он слышал мысли Шелмерстоуна, вновь склонившегося над испорченным ковром: «Да уж! Хотелось бы на это посмотреть. Никто не смеет возражать его светлости герцогу Олимпия, если в его голове засела какая-то мысль».
— Пожалуй, принесу средство от пятен, — еле слышно произнес Шелмерстоун и поднялся с колен.
Уоллингфорд упал в кресло и обвел спальню пустым невидящим взглядом. Такая знакомая комната — величественная, но обжитая и уютная — была лишена ненужных украшений. Любимые книги сложены стопкой на прикроватном столике. Выдержанный шотландский виски тоже под рукой. Даже малейшая мысль о женщине в этом убежище заставляла Уоллингфорда дрожать от негодования.
Нет, нет! Конечно, нет! Даже герцогу Олимпия не под силу заставить его жениться.
Хотя, если честно, за последние полвека его дед фактически собственноручно снял с должности нескольких премьер-министров. И даже сама королева раз или два меняла свое решение после короткой приватной беседы с его светлостью. А однажды он и вовсе совершил визит в Россию на своем личном корабле, чтобы прямо сказать царю…
Святые небеса! Уоллингфорд подался вперед, уперся локтями в колени и закрыл лицо руками.
Нет, выход должен быть.
Уоллингфорд растопырил пальцы и посмотрел сквозь них. Запах вылитого на голову шампанского все еще витал в воздухе, раздражая ноздри и вызывая тошноту. Шампанское. Орхидеи. В сознании плескались воспоминания о событиях вчерашней ночи: отвратительно торопливое совокупление и неприятное послевкусие при виде покрытой капельками пота груди женщины, имени которой он никак не мог припомнить.
Ему необходимо выпить еще кофе.
Внезапно что-то привлекло его внимание. Нечто неведомо как затерявшееся в стопке книг на прикроватном столике рядом с подносом. В глубине сознания пробудилась и беспокойно завозилась неуловимая мысль.
Уоллингфорд поднялся с кресла, подошел к столику и поднял три верхние книги.
Вот же она, под томиком Диккенса. Сложенная вчетверо газета, доставленная ему месяц назад, края которой уже начали желтеть.
Уоллингфорд взял газету в руки и разгладил ее. Буквы рекламного объявления, обведенного черными чернилами, были такими же четкими, как и в тот день, когда Финеас Берк принес ему эту газету.
Объявление гласило:
«Леди и джентльмены с изысканным вкусом!
Вам предоставляется уникальная возможность арендовать великолепный замок с окружающими его угодьями на идиллических холмах Тосканы в стране вечного солнца. Владелец замка, человек безупречного происхождения, чьи предки защищали свою собственность от многочисленных захватчиков еще во времена Медичи, вынужден уехать по делам и сдает внаем свое не имеющее равных жилище на условиях, весьма выгодных для взыскательного любителя путешествий.
Заинтересованные лица могут обратиться за более подробной информацией к его лондонскому агенту».
Берк предложил провести там год. Целый год, посвященный самообразованию и медитации, вдали от отвлекающей внимание светской жизни с ее многочисленными развлечениями. Четыре недели назад Уоллингфорд высмеял предложение друга, едва лишь отделался от потрясения при мысли о том, как подобная идея вообще могла прийти в голову здравомыслящему молодому человеку в полном расцвете сил и инстинктов.
Целый год, свободный от назойливых визитов герцога Олимпия с его бредовыми идеями о невесте и летней свадьбе. Целый год вдали от обвинений Сесилии де ла Фонтен с ее мстительным французским характером.
Год вдали от соблазнов и наводящих скуку обязанностей, накладываемых титулом. В уединенном итальянском замке, где его никто не знает, где никто слыхом не слыхивал о герцоге Уоллингфорде.
Он бросил газету на стопку книг, и верхние тома посыпались на пол. Затем налил себе еще кофе, выпил его одним глотком, едва не опалив горло, и потянулся.
Это как раз то, что ему нужно. Поменять обстановку, уехать из мрачного серого Лондона. Подобное путешествие пойдет ему на пользу. Ведь чувство неудовлетворенности и беспокойства начало преследовать его задолго до нежеланного утреннего визита деда. Задолго до его вчерашней опрометчивой и весьма неразумной выходки.
Целый год рядом с братом и лучшим другом — приличными людьми, чьи умы заняты вовсе не глупостями. Тоскана — земля вечного солнца. Вино в изобилии, сытная еда и симпатичная девушка из соседней деревеньки. Ну или две, раз уж на то пошло.
Ну что может пойти не так?
В тридцати милях южнее Флоренции,
март 1890 года
В пятнадцать лет Абигайль Харвуд стала сиротой и переехала в Лондон к старшей сестре — ослепительной молодой маркизе Морли — и ее дряхлому старому мужу маркизу.
Ей хватило недели, чтобы принять решение не выходить замуж.
— Я никогда не выйду замуж, — сказала Абигайль молодому конюху, помогая ему вытирать взмокшую спину лошади. — Но я совсем не прочь завести любовника. Мне недавно исполнилось двадцать три года. Время пришло, вы так не считаете?
Конюх, изъяснявшийся лишь на грубом тосканском диалекте, улыбнулся и пожал плечами.
— Проблема в том, что я не могу подыскать никого подходящего. Вы даже не представляете, как сложно девушке моего положения найти себе любовника. Такого мужчину, с которым захочется разделить постель. Знаете, Гарри Стаббсу из паба польстило бы мое предложение, но у него нет зубов. Я имею в виду настоящих.
Конюх снова улыбнулся. Его собственные зубы показались Абигайль ослепительными в тусклом свете лампы.
Она вздернула голову и произнесла:
— Очень хорошо. Но мне кажется, мы не подходим друг другу. Мне нужен любовник, который будет рядом месяц или два, а мы с сестрой покинем ваш гостеприимный постоялый двор, едва только закончится дождь. Возможно, даже завтра утром.
Конюх в последний раз похлопал лошадь по спине и повесил лоскут сукна сушиться на балку.
Конечно, Абигайль могла бы говорить с парнем по-итальянски, хотя классический вариант этого языка, на котором она изъяснялась довольно бегло, сильно отличался от местного наречия. Но насколько проще было беседовать с людьми, когда они ничего не понимали.
Мускулы на руках молодого человека напряглись под тканью рубашки, когда он потянулся к балке. Довольно крепкий парень. А его волосы… Черные как смоль, они ниспадали на плечи мягкими завитками. Именно так и должен выглядеть грубоватый житель итальянской деревушки.
