И в этот момент на лестнице возникла мама. Она сбежала ко мне вниз, и мы слились в крепком объятии.
— Мое дорогое дитя, наконец-то ты со мной. Я дни считала… Где твои вещи? Я распоряжусь, чтобы их отнесли в твою комнату. Прежде всего, следуй за мной. Нам есть о чем поговорить.
Она выглядела не так, как раньше. Ее платье из черного шелка при каждом движении шелестело как листья на ветру. Она была в капоре и вообще держалась весьма уверенно.
Домоправительница этого весьма величественного особняка весьма отличалась от мамы, обитавшей в нашем маленьком домике.
Она, как я думаю, старалась сдержать свои эмоции, когда мы, крепко взявшись за руки, поднимались по лестнице. Неудивительно, что я не слышала, как она появилась в первый момент: толстые ковры скрадывали любой шорох. Мы шли и шли вверх по лестнице. Она была расположена так, что с любого пролета можно было увидеть внизу холл.
— Какой поразительный дом, — прошептала я.
— Он очень уютный, — ответила она.
Ее комната была на втором этаже, вся в тяжелых шторах; мебель была изящной, и хотя тогда я была не в состоянии оценить, позднее я узнала, что кабинетный гарнитур был работы Хепплуайта — гнутые удивительно красивой формы кресла и стол.
— Мне хотелось поставить свою мебель, — заявила мама, перехватив мой взгляд. На ее лице была унылая гримаса. — Но мистер Сильвестер Мильнер был просто потрясен моим старьем. А ведь оно было таким родным…
Эта мебель была красивой и элегантной, как раз под стиль этой комнаты. Я не могла не признать соответствия, но все же не было чувства «домашности», как в нашем старом доме.
Камин был разожжен, и стоявший на его решетке латунный чайник посвистывал.
Мама закрыла дверь и улыбнулась. Она еще раз стиснула меня в объятиях. Затем как бы выскользнула из образа надменной домоправительницы и стала просто моей мамой.
— Рассказывай все, как есть, — потребовала я.
— Чайник вот-вот вскипит, — ответила она, — и мы поболтаем за чашкой чая. Мне кажется, я не видела тебя целую вечность!
Чашки были уже на подносе, она кинула три ложки заварки в фарфоровый чайничек.
— Пусть настаивается. Итак, — продолжила она, — кто бы мог подумать, что все образуется так хорошо… даже очень хорошо.
— А что можно сказать о нем?..
— О ком?
— О мистере Сильвестере Мильнере.
— Его сейчас нет.
Лицо мое стало таким кислым, что она засмеялась.
— Это же прекрасно, Джейн. Весь дом в нашем распоряжении.
— Но я хотела увидеть его!
— А я-то надеялась, что ты хотела видеть меня… Я подошла к ней и поцеловала ее.
— Ты устроилась… и правда счастлива? — спросила я.
— Лучше просто и быть не может. Я верю, что все это для нас устроил твой отец.
С самого момента смерти отца она верила, что он с небес опекает нас и поэтому с нами не может случиться ничего дурного.
В ней странным образом смешивались сильные оккультные чувства и крепкий здравый смысл, и хотя она твердо была убеждена, что мой отец ведет нас по самому правильному пути, она же и выбирала самый оптимальный вариант действий.
Было очевидно, что ей нравится ее положение в усадьбе Роланд.
— Если бы мне пришлось выбирать, то лучшего места просто нельзя было придумать. У меня здесь солидное положение. Горничные уважают меня.
— Я заметила, что они называют тебя мадам.
— Да, это я потребовала такую долю уважения к моей персоне. Дженни, запомни навсегда, что люди воспринимают тебя с той степенью уважения, с какой ты сама к себе относишься. Поэтому я и решила поднять планку.
— А много здесь прислуги?
— Три садовника, причем двое из них женаты и живут в коттеджах на территории усадьбы. Еще есть кучер — мистер Джефферс и его супруга. Они живут при конюшне. Жены двух садовников работают в доме.
Есть еще Джесс и Эми, первая из них — горничная, а вторая — уборщица. Следующий мистер Каттервик, дворецкий, и миссис Коуч — кухарка.
— И ты руководишь ими всеми?
— Я не думаю, что мистер Каттервик и миссис Коуч были бы в восторге, услышав твое определение, что я ими руковожу. Мне так кажется. Мистер Каттервик — славный джентльмен. Он мне рассказал, что ему доводилось работать в имениях и пошикарнее этого. Что касается миссис Коуч, то она полновластно распоряжается всем кухонным хозяйством, и горе тому, кто посмеет вмешаться в ее дела.
Моя мама обладала веселым нравом и чувством юмора. Я думаю, это было одной из главных ее черт, которые привлекли к ней отца. Сам он, в противоположность ей, был тихим и замкнутым, легко ранимым, а она, по его словам, напоминала ему маленького задиристого воробья, готового сражаться за свои права хоть с орлом. Представляю себе, как она управляла этим домом… За исключением кухарки и дворецкого.
— Прекрасный дом, — заметила я, — только немного мрачноватый и таинственный.
— Это все твои фантазии! Он выглядит мрачно потому, что не горят лампы. Сейчас я зажгу.
Она сняла стекло с лампы, стоящей на столе, и поднесла горящую спичку к фитилю.
Мы пили чай, грызли бисквиты, которые мама достала из жестяной коробки.
— А ты виделась с мистером Сильвестером Мильнером, когда обратилась по поводу этого места?
— Естественно, мы виделись с ним.
— Расскажи мне о нем.
Несколько секунд она сидела молча, и в глазах ее было совершенно отсутствующее выражение, как будто она на мгновение впала в обморочное состояние. Это было так необычно для нее, чтобы она хоть и на короткое время теряла дар речи, что я сразу подумала — здесь что-то не так.
— Он… джентльмен, — наконец сказала она.
— А где он сейчас?
— В отъезде, по делам. Он часто уезжает по делам.
— Так зачем же он держит такой большой дом, набитый слугами?
— Ну, это его дело…
— Он, наверное, очень богат.
— Он — купец.
— Купец?
— Он много путешествует по свету, бывает в разных местах… например, в Китае.
Я вспомнила о китайских каменных драконах внизу.
— Обрисуй мне его.
— Его описать не так-то просто.
— Почему?
— Видишь ли, он не такой, как другие…
— Когда мне удастся увидеть его?
— Как-нибудь уж наверняка увидишь.
— На этих каникулах?
— Ну нет, я не думаю, что он вернется в ближайшее время. Хотя мы и сами толком не знаем. Он появляется неожиданно.
— Что, как привидение, что ли? Она рассмеялась.
— Вовсе нет. Я имею в виду, что он просто не предупреждает нас, когда возвратится.
— Он красивый?
— Найдутся те, кто может сказать о нем так.
— А чем он торгует?
— О, он продает много различных вещей. Это было так непохоже на мою маму — такая уклончивость в ответах. А ведь она была самой большой болтушкой из всех женщин, которых я знала. И мое первое ощущение, что с мистером Сильвестером Мильнером что-то нечисто, явно оправдывалось.
