– Император не имеет наследников. Вероятнее всего, трон перейдет к нашему принцу Филиппу де Бурбону, внуку Его Величества. Вот тогда-то и начнется война! Против французов и испанцев непременно выступят и англичане, и голландцы, и австрийцы!..
– Ты говоришь о возможной войне с таким воодушевлением, – мягко, но осуждающе проговорила Мари-Сесиль.
– Мужчина должен быть воином! – Флоримон расправил плечи и с некоторой лихостью смотрел на женщин. Онорине он показался смешным. Она прыснула. Мари-Сесиль деликатно делала вид, будто не замечает невоспитанности юной золовки.
После ужина сын отправился в комнату матери. Начался доверительный разговор. Анжелика устроилась в глубоком штофном кресле. Флоримон сидел на софе.
– Эта мадам де Ментенон, должно быть, весьма продувная бестия? – произнесла Анжелика, поглядывая на сына с нескрываемой гордостью. – А ты хорош! Я горжусь тобой! Быть матерью взрослого сына, красивого и преуспевающего, – как это славно!
– Ты – мать троих сыновей и двух дочерей… – улыбнулся Флоримон.
– Твой младший брат, Кантор, находится сейчас в Мадриде, я знаю.
– Да, поручение Его Величества…
– Это, конечно же, связано с болезнью последнего императора, последнего Габсбурга?
– Кантор – дипломат…
– А ты?
– Я? Я просто-напросто люблю жизнь, люблю хороший стол, отличное вино… Жену!..
– Я опасалась, что ты скажешь: «… женщин…»! Мари-Сесиль так мила и умна!
– В свете называют наш союз браком по расчету, но это – брак по любви!
– А что же Кантор? Не думает о супружеском счастье?
– Он скрытен.
– Что ж! Скрытность – не такое дурное качество! Вероятно, мадам де МентеНон – скрытная особа.
– Она тебя очень занимает!
– Не стану скрывать, я могла бы быть на ее месте!
– Хочешь попытаться?
– Я – добродетельная супруга твоего отца!
Они помолчали. Флоримону хотелось о многом расспросить мать, но он чувствовал, что время для некоторых откровенных вопросов еще не пришло.
– Мне кажется, – осторожно начал Флоримон, что Франсуаза де Ментенон в чем-то похожа на тебя…
– Неужели? – Анжелика иронизировала машинально.
– Да, да! Родилась в бедности. И вот… возвысилась…
– У нее есть дети?
– Нет. Она была замужем за неким господином Скарроном, человеком болезненным и много старше ее. Кстати, он был замечательным писателем, его «Комический роман»…
– Помню, помню… Я читала… Прекрасно!..
– Он был снисходителен к ее скромным любовным похождениям…
– Как мило ты выразился: «скромные любовные похождения»!
– О мадам де Ментенон иначе не скажешь! Она всегда ухитрялась соединять в своей натуре страстность и строгость, почти ханжескую…
– Ты симпатизируешь ей? – спросила Анжелика серьезно.
– Буду откровенен, матушка! Нельзя не симпатизировать ей!
– Как ты полагаешь, она согласилась бы познакомиться со мной?
– Вряд ли она найдет в Париже другую такую собеседницу, как ты, дорогая матушка! Разве что госпожа Мадлен де Скюдрие!..
– Читала ее «Клелию». Конечно же, я не мыслю столь занимательно и изящно…
– Я не хочу обидеть тебя, дорогая матушка, но Мадлен де Скюдери и вправду талантлива, она писательница. Говорить с ней – значит ощущать ее превосходство, вольное или невольное. А ты, дорогая матушка – женщина, истинная женщина, такая же, как мадам де Ментенон! И в обществе она, в сущности, занимает положение более высокое, чем ты…
– Ее супругу пожалован титул?
– Она вдова.
– Ну да, королевская фаворитка для общества важнее законной супруги графа Тулузского, твоего отца!
– Что с тобой, матушка? Еще немного, и ты начнешь беспощадно бранить наш развращенный век! – Флоримон рассмеялся.
Анжелика ответила сыну также взрывом веселого смеха.
Но вот лицо его посерьезнело, и он обратился к ней с почтением:
– Простите, матушка, я счастлив принимать вас в своем доме, но все же, каковы причины вашего приезда? Почему мой отец, ваш супруг не сопровождает вас? Я давно не получал от него писем! Впрочем, я понимаю, что получать письма из Нового Света затруднительно…
– Затруднительно их отсылать! – вставила Анжелика.
– И получать! – заметил Флоримон многозначительно.
– Переписка с Новым Светом так строго контролируется? – спросила Анжелика прямо.
– Его Величество сомневается в верности своих заморских подданных, – заметил Флоримон с некоторой уклончивостью.
– И он прав, – подхватила Анжелика задумчиво. – Заморские подданные рано или поздно захотят независимости…
– Отца занимают подобные мысли?
– Пока нет, насколько мне известно! Но ты ведь знаешь, каков твой отец. Независимость – его стихия! А графов тулузских он полагает равными французским королям!
– В таком случае сыновья пошли не в батюшку! Мы оба, и я, и Кантор, верны династии Бурбонов и в особенности – Его Величеству!
– Меня это скорее радует, нежели печалит! У вашего отца остаются близнецы – Глорианда и Раймон-Роже. Они еще малы, но он уже посвящает им много времени, он воспитывает их по-своему…
– Тебя это огорчает? Ты любишь их меньше, чем любила нас, когда мы были детьми? – порывисто спрашивал Флоримон.
Я отдала им много сил, – неспешно, словно продолжая размышлять над своими словами, говорила Анжелика. – Я растила и выхаживала их. Я хотела их! Я надеялась, что их появление укрепит супружеский союз. Я желала, в сущности, вернуть то, что мы с твоим отцом пережили в первые годы нашего брака. Я ошиблась! Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Нельзя во второй раз пережить то, что уже пережито! Глорианда и Раймон-Роже – дети своего отца! Он связывает с их взрослением надежды на будущее. Он внушает им свои принципы… У него наконец-то появились дети! Ведь он не растил вас! А я?! Он полагает, что я должна быть довольна своей жизнью, довольна и счастлива! Он полюбил эти заснеженные пространства, эти безбрежные снега. Его почитают. Он, по сути, более чем король! Он всегда хотел быть чем-то, кем-то большим, нежели король!.. – Она осеклась.
– Кем-то наподобие Бога! – высказал ее затаенную мысль Флоримон.
– Да! – коротко бросила она. И подалась к сыну, опираясь на подлокотники. – Пойми, Флоримон! Когда я сделалась женой твоего отца, я была чуть старше Онорины. Он стал мне и супругом, и отцом, и братом! Ему доставляло наслаждение, да, наслаждение, учить меня, воспитывать меня, внушать мне свои принципы. Мне тоже нравилось быть хорошей ученицей. Потом он был арестован по приказанию короля. Наконец-то граф Тулузский перестал быть соперником Людовика де Бурбона!..
– Я думаю, Его Величество был по-своему прав! – перебил мать Флоримон. – Отец вел себя дерзко, подобно сюзеренам прежних времен, тех времен, когда короля именовали всего лишь «первым среди равных»! Если бы отец признал безусловное главенство Его величества… Скольких несчастий избежала бы наша семья!..
