Ознакомительная версия.
Инстинктивно пытаясь прикрыться, Шарлотта не смогла оттолкнуть Гарольда, который набросился на нее с грубыми поцелуями и не оставлял ее, пока на губах не выступила кровь.
— Ну вот. То, что надо, — сказал он. — Этого достаточно, чтоб он удовлетворился, как думаешь?
— Я не знаю, о чем ты. Да оденься ты, ради бога! Я отведу ее к отцу.
Зажатая в углу кареты Шарлотта почувствовала, как ей откинули голову и сунули в рот флягу, влив в нее почти половину содержимого. Из последних сил она оттолкнула флягу, и тут же ее вырвало.
Они ехали в коттедж «Роза». Чтобы представить ее родителям.
Раф потер виски.
— О боже… о боже, Чарли…
Но это было еще не все. Шарлотта не хотела рассказывать Рафу, что с ней случилось, но, начав, она уже не могла остановиться. Она утаила от него кое-что: некоторые вещи она все же не была готова рассказать, но худшее он должен был знать. Только тогда он сможет все понять.
— Герцог сказал моим родителям, что обнаружил своих сыновей в конюшне кувыркающимися с их пьяной потаскушкой дочерью. Он никогда не видел такого буйного разврата, сущая правда, никогда! И не важно, каким образом я соблазнила их, сказал он, его сыновья также виновны и будут наказаны.
— Сволочь!
Раф продолжал мерить шагами ковер, не останавливаясь с самого начала ее рассказа о той ужасной ночи. На полпути он швырнул свой бокал в камин. Казалось, ему хочется бросить туда еще кое-что.
— Он сказал моим родителям, что я могу осенью произвести на свет отродье, и только Богу известно, который из его сыновей будет отцом. Но это не важно, потому что Джордж определенно не может испортить себе жизнь из-за кого-то вроде меня, и вовсе не важно, насколько добропорядочна моя семья или длительны дружеские отношения между Сиверсами и Дотри. Он говорил так спокойно, выдержанно, и все, что папа мог сделать, — это поддерживать плачущую маму.
Раф прекратил вышагивать по комнате.
— Хорошо, достаточно, Шарлотта. Теперь я понял. Герцог, зная, что его сыновья скомпрометировали тебя, хотя бы и с твоего согласия, — и как только твой отец поверил этому? — отдает тебе своего младшего сына. Разумеется, в обмен на коттедж «Роза» и землю, на которую он зарился годами. Впрочем, мой покойный дядюшка никогда не упускал благоприятную возможность.
— Да, — вздохнув, сказала Шарлотта. — Все было почти решено. У меня не оставалось выбора. Отец отказывался выслушать меня, веря всему, что говорил герцог.
— Потому что это был мой дядя, не сомневаюсь. Трудно назвать герцога лжецом.
— Гарольд сказал мне позже, что Джордж испугался, что он убил меня, поэтому и привел отца. Весь замысел принадлежал герцогу, да. Хотя, возможно, он спас меня от худшего, что могли сделать его сыновья. Но это не спасло мою мать, Раф. Она свалилась сразу же, как только герцог ушел, и… Ну, ты видишь, что с ней сейчас. И я никогда не смогу рассказать ей правду.
— А что твой отец?
— Он говорит, что верит мне, но я знаю, он винит меня за то, что случилось с мамой. Спустя всего несколько недель герцог и его сыновья погибли. Но уже ничего не исправишь.
— Кое-что можно, — сказал Раф, поднимаясь на ноги. — Мне не нужен коттедж «Роза», и никакая часть его земель, Чарли. Я скажу об этом твоему отцу, если этого не сделаешь ты.
— Спасибо. Знаешь, мы с Эммелиной сожгли брачный контракт. Папа говорит, что нас могли посадить в тюрьму из-за этого.
Он повернулся к ней, слабо улыбнувшись.
— Молодец Эммелина. Значит, она знала правду?
Шарлотта кивнула и даже вспомнила нечто, вызвавшее улыбку.
— Мне пришлось рассказать. Когда она услышала о помолвке, то решила, что я сошла с ума.
— А теперь ты рассказала мне. Я могу только извиниться за своего дядю и кузенов и порадоваться, что они сдохли. Ты должна ненавидеть всех Дотри, Чарли, и я не имею права осуждать тебя.
— Ты не такой, как они, Раф, и никогда не был таким. Возможно, поэтому я так сержусь на тебя, когда ты ведешь себя так, словно не имеешь права здесь находиться или считаешь, что не заслуживаешь герцогского титула.
Раф направился к ней, но остановился в нескольких шагах и пригладил ладонью волосы.
— Я хочу обнять тебя, Чарли. Но это облегчит только мою боль, ведь так? Меньше всего… меньше всего тебе нужны сейчас мужские прикосновения. Любые мужские прикосновения.
— Я просто глупа, Раф. Ты — это не они. Я знаю, ты другой, но…
— Но не сейчас, — спокойно сказал он. — Я понимаю. И я не стану принуждать тебя, обещаю.
Она кивнула, сморгнув слезы, и медленно встала, словно старуха, для которой сама жизнь превратилась уже в тягостную ношу.
— Я должна сейчас пойти наверх, проведать маму.
Она была уже на полпути к двери, когда вопрос Рафа остановил ее.
— Ты бы довела это до конца, Чарли? Вышла бы за него замуж?
— Не знаю. Я задавала себе этот вопрос тысячу раз, и до, и после смерти Гарольда. Решилась бы я убежать или даже убить себя, чтобы избежать замужества? Смогла бы поступить так со своими родителями, если мама больна, а папа дал слово? И даже теперь я на самом деле не знаю. Я не должна была входить в конюшню той ночью, Раф. Не должна была уезжать без грума. Я виновата в этом.
— Но тогда Николь пришлось бы вести Джулиет в конюшню? Николь увидела бы…
— Я знаю. Только это и успокаивало меня.
Он кивнул и снова взглянул на портрет. Ей не хотелось бы, чтобы Раф когда-нибудь посмотрел на нее так, как он глядел сейчас на этот портрет.
И она незаметно выскользнула из комнаты.
Раф точно не знал, почему ему стало спокойнее, но, так или иначе, он начинал свыкаться и со своей новой ролью, и с изменившимися обстоятельствами.
Возможно, он предпринял первые шаги, чтобы почувствовать себя уверенно, в тот день, когда приказал убрать портрет дяди и своих кузенов на чердак.
Возможно, к этому его побудила Шарлотта, утверждая, что он совсем не похож на своего дядю и кузенов. Что он намного лучше их и не должен брать на себя их вину.
А возможно, потому, что, пока он сражался на своей войне, Шарлотта вела свое собственное сражение и каким-то образом вышла из всего этого ужаса, оставшись такой же искренней, честной и открытой, какой он всегда ее помнил.
Или, быть может, это произошло оттого, что он поднялся наверх к Фитцу в тот вечер, когда Шарлотта рассказала ему, что с ней случилось, открыл ему свою душу, и они оба изрядно опустошили запасы бренди покойного герцога, пока Раф не свалился рядом с кроватью своего друга.
Но какова бы ни была причина, и даже если все вместе они сыграли свою роль, Раф теперь разъезжал по полям Ашерст-Холл с новым чувством уверенности в себе. Он сидел во главе стола в обеденном зале, больше не глядя на стул у его дальнего края, где он когда-то сидел, приглашенный из милости.
Ознакомительная версия.
