– Вы доставили детям сегодня немало удовольствия, – сказал он.
– Разве что детям, – сказала она, по-прежнему держа шпильки во рту.
Она твердой, уверенной рукой собрала волосы в узел на затылке, и он вспомнил, что она – женщина, не привыкшая к услугам горничной. Она воткнула шпильки в точности туда, куда требовалось.
Он никак не мог понять выражения на ее лице. Он не понял, что именно она хотела сказать последними словами. Но они не вдохновляли на дальнейший разговор.
Господи, они должны были стать мужем и женой меньше чем через неделю.
Она посмотрела на него ничего не выражающим взглядом.
– Я прилично выгляжу, ваша светлость? – спросила она.
На этот раз он отчетливо услышал в ее голосе ненависть. Несмотря на красивое муслиновое платье цвета лимона, она выглядела в точности, как гувернантка – суровая гувернантка, не допускающая никаких глупостей.
– Да, – сказал он. – Вполне.
Он неожиданно ощутил прилив необоснованного гнева. Хотя, если подумать, не такого уж необоснованного. Что он сделал, чтобы вызвать такую ненависть? Он мог, конечно, вспомнить кое-что, но все это было в прошлом, и к тому же он принес извинения, постоянно пытаясь загладить вину. Они не были единственной парой в мире, вынужденной пожениться против воли и своих желаний. Но она могла бы дать им обоим шанс. Она могла бы отнестись к нему хотя бы с симпатией. Может быть, ее бы удивило, насколько это легко. В конце концов, он вовсе не был таким уж чудовищем.
Не давая себе подумать, насколько разумно то, что он делает, он шагнул к ней, прижав ее спиной к дереву. Он обхватил ее лицо своими широкими ладонями, прильнул к ней всем телом и нашел ее рот своими губами. Этот поцелуй не был нежным. Он бесстыдно использовал весь свой опыт, чтобы заставить ее раздвинуть губы и приоткрыть рот. Когда ей пришлось это сделать, он полностью погрузил язык в глубины ее рта и провел кончиком по внутренней стороне ее губ.
Затем он поднял голову.
– Надеюсь, – сказал он и сам был немного напуган холодным высокомерием, прозвучавшим в его голосе, – вы постараетесь, мисс Грей, вернуть свои мысли к тому, что вы станете моей женой меньше чем через неделю. Герцогиней Бриджуотер. Я надеюсь, ваше поведение изменится.
Он не мог понять, откуда возникли эти слова. Он не собирался это говорить. Он прислушался к их затихающему эху, и ему казалось, что их произнес кто-то другой. Он вышел из себя – вдруг осознал он. Он всегда держал под контролем свою жизнь. Боязнь утратить контроль привела к тому, что он избегал общества последние шесть лет. Но это все равно произошло.
Его мечта тоже сбылась, но это, скорее, был кошмар, пародия, с которой ему придется жить после окончательного пробуждения.
Ее губы несли на себе отпечаток недавнего страстного поцелуя – какая жестокая ирония…
– Хорошо, – сказала она, и ее голова все еще касалась затылком дерева, а руки были прижаты к бокам. – Я не забуду этого.
В ее глазах блеснули слезы, и он, устыдившись, отвернулся. Кажется, только что он повел себя с мисс Стефани Грей наихудшим образом.
– Пойдемте, – сказал он. – Нам нужно вернуться к остальным. Предполагалось, что я выполняю роль хозяина, а я оставил гостей как раз перед подачей чая. Вам и мне придется как-то ладить друг с другом. Можем ли мы хотя бы попытаться?
– Да, ваша светлость, – сказала она, опираясь на предложенную руку.
Он отдал бы все на свете, лишь бы услышать, как она называет его Алистером – посетила его странная мысль.
Она редко надевала белое. Белое, считала Стефани, – цвет, более подходящий для молодых девушек, а когда она была молодой девушкой, ей приходилось носить более практичные расцветки, поскольку она вела полную хлопот жизнь дочери викария. Она носила только серое, коричневое и черное. Весь прошлый месяц она носила платья цветов, подходящих, по мнению герцогини и самой Стефани, к ее рыжим волосам.
Но сегодня Стефани надела белое платье – белый атлас, тяжелый от нашитых на него жемчужин. Белые цветы с зелеными листьями были вплетены в ее волосы. На ней были белые туфли и перчатки. В руках она сжимал букет из золотистых роз.
Герцогиня внимательно осмотрела ее с ног до головы и одобрительно кивнула.
– Вы действительно выглядите очень мило, – сказала она. – Вы – невеста, которая была бы под стать самому принцу, Стефани.
– Мама…
Она оставалась холодной до самой глубины сердца. Холодной от ужаса, поскольку прекрасно осознавала, что совершает ошибку. Но все это было неизбежно. Внезапно с почти детской яростью ей захотелось, чтобы ее мама и отец были рядом. Ей хотелось, чтобы ее обняли, чтобы она могла выплакаться. Она была такой холодной. Целый месяц ее окружал холод. Холод и доброта, такое невозможное, но оказавшееся вполне реальным сочетание.
Но это только из-за нервов вещи предстают перед ней в подобном свете. Это Стефани осознавала отчетливо, несмотря даже на захлестнувшую ее панику. Внезапно губы ее светлости дрогнули, глаза сверкнули, и она порывисто шагнула вперед – впервые Стефани видела, чтобы герцогиня повела себя таким образом, можно сказать – импульсивно.
– О, дорогая, – сказала она, обнимая Стефани и прижимаясь к ней холодной щекой. – Сделай его счастливым. Он так дорог мне, мой сын. И будь счастлива сама.
Уже через мгновение она снова стояла рядом и выглядела как всегда холодно и величественно.
– Ну, вот, – сказала она. – Я чуть не смяла твой букет. Извини. Твой кузен ждет тебя внизу, а мне уже пора в церковь. Меньше чем через два часа к тебе перейдет мой титул, Стефани. Носи его гордо, как это делала я. Но я уверена в тебе. Ты много трудилась последний месяц. Ты превзошла мои самые смелые ожидания.
И с легкой улыбкой герцогиня удалилась.
Кузен Гораций восхищался происшедшими в ней переменами и напоминал о том, какой невероятной удачей было заполучить герцога в мужья. Его светлость оказал ей доверие, за которое она должна испытывать благодарность до конца дней своих. И она также должна помнить, что начиная с сегодняшнего утра – как только церемония будет закончена и все подписи поставлены – она может не беспокоиться о наследстве. Она станет исключительно богатой женщиной.
Она должна, было ей сказано, чувствовать себя счастливейшей и удачливейшей женщиной в мире.
Она чувствовала холод в сердце.
И ей становилось все холоднее, пока они ехали к церкви Святого Георга и шли по проходу, проложенному в толпе тех, кто собирался снаружи, чтобы поглазеть на великосветскую свадьбу. И ей не стало теплее, даже когда они оказались внутри и заиграл орган, и она обнаружила, что скамьи заполнены сливками общества. Где-то в этой толпе – она даже не пыталась найти их глазами – были два ее единственных друга, наверняка напуганные и смущенные обществом, в котором оказались. На свадьбе было только два ее друга. Она встретила их две недели назад, но с того времени даже не попыталась увидеться с ними снова.
