— Я найду его, — пообещала себе Генриетта, — и горе тому, кто его обидел!
Приняв решение, Генриетта вызвала горничную, с помощью которой стала переодеваться. Генриетта облачилась в светло-голубое платье с серебряной каймой и кружевами. Платье плотно облегало талию Генриетты. Книзу оно распадалось широкими складками. Горничная встала позади Генриетты и стала укладывать ей волосы.
— Граф не вернулся? — на всякий случай спросила Генриетта.
— Он не скоро появится, миледи! Генриетта резко обернулась.
— Ой, извините, миледи, я не хотела, — горничная потупила глаза.
— Если тебе что-то известно о судьбе графа — ты должна мне рассказать!
— Вы не рассердитесь на меня? — Обещаю!
Горничная воспрянула духом. Слова так и полились из нее:
— Монсеньор проживает в «Кабане и утке». Он снял в харчевне комнату и целыми днями напролет пьянствует. Моя кузина служит в харчевне, она сама мне рассказала. И еще, она рассказывала,… нет, не решаюсь сказать!
— Говори, — приободрила ее Генриетта.
— Она рассказывала, что граф проводит с ней ночи, и она просто без ума от него. Лучшего любовника она в своей жизни не видела, и…
— Достаточно, — прервала ее Генриетта, — не забывай и впредь сообщать обо всем, что узнаешь. А теперь оставь меня.
Едва горничная вышла, Генриетта схватила вазу с цветами, стоявшую на столе, и со всей силы швырнула ее в окно. Осколки посыпались на пол.
— Мерзкий развратник! — закричала Генриетта в бешенстве. — Я беспокоюсь за его жизнь, а он преспокойно развлекается! Будь ты проклят, мерзавец!
Генриетта вышла из комнаты. Спускаясь вниз по лестнице, она встретилась с виконтом де Валиньи.
— Могу я просить вас об услуге, виконт? — без обиняков спросила Генриетта.
Тот покорно поклонился ей.
— Все, что угодно, миледи!
— Насколько мне известно, граф находится в некой харчевне под названием «Кабан и фазан»?
— «Кабан и утка», — поправил ее виконт. Генриетта косо посмотрела на де Валиньи.
— Похоже, кроме меня все знают, где находится граф. Впрочем, это не имеет ни малейшего значения. Граф присутствует в качестве моего жениха. Его безнравственное поведение наносит вред моей репутации. Исходя из вышеизложенных соображений, я прошу вас найти графа и передать ему: или он немедленно уберется отсюда — я хотела сказать уйдет, — поправилась Генриетта, — или сегодня же вернется во дворец и в дальнейшем будет вести себя достойно чести, оказанной ему моим отцом.
— Миледи, — искренне произнес де Валиньи, — поверьте, я удивлен не меньше вашего. На Луи это совсем не похоже.
— Я слышала иное!
— Я имею в виду пьянство, — пояснил де Валиньи, — не припомню прежде подобного в поведении Луи.
— Виконт, все самое худшее, что существует на свете, собрано в одном человеке, — Генриетта не замечала знаков, которые подавал де Валиньи, и гневно закончила, — вграфедеСансер!
— А все лучшее, несомненно, в вас, миледи! Услышав голос Луи за своей спиной, Генриетта
обернулась, как ужаленная.
Он стоял на несколько ступенек ниже Генриетты и снизу вверх смотрел на нее. На губах блуждала непонятная улыбка. Вообще-то вид у Луи был измятый и, мягко говоря, не очень приятный, не говоря уже об одежде. Светлая рубашка с широкими рукавами даже не была заправлена под брюки. Края ее висели, придавая Луи неряшливый вид.
Генриетта брезгливо поморщилась.
— Хотелось бы назвать вас свиньей, но при этом я явно оскорблю бедное животное! Боже, да от вас несет за лье спиртным и дешевыми девками, — Генриетта притворно закрыла нос двумя пальцами.
Сделав два шага наверх, Луп навис над Генриеттой.
— Мне понадобились три дня для того, чтобы избавиться от очень сильного желания задать вам заслуженную трепку, — внешне Луи говорил совершенно спокойно, хотя язык его немного заплетался, — но если вы позволите еще одно, пусть самое невинное, оскорбление в мой адрес, я отволоку вас в озеро и там нежно, очень нежно, придушу!
Генриетта невольно попятилась назад, услышав эту фразу, однако, подавать виду, что испугана, не собиралась.
— Иначе говоря, это я виновата в вашем пьянстве? — презрительно бросила Генриетта, ни на минуту не спуская с него взгляда. — Наверное, я также виновата в том, что вы прелюбодействовали с девицами дешевого сорта, на которых не польстится и последний бродяга!
— Для начала, — заметил ей Луи, — я не женат, следовательно, такое слово, как прелюбодейство, ко мне совершенно не применимо. Но в продолжение замечу: лучше общество этих дешевых девиц, на которых не польстится и последний бродяга, чем общество вашего высокомерного величества с отвратительными манерами, грубостью, невежественностью, и прочими несносными чертами характера!
— Не смей меня сравнивать с ними! — закричала Генриетта.
— Верно, — согласился Луи, — они куда лучше тебя, ваше гордое высочество!
— Будь ты проклят, мерзавец!
Генриетта развернулась и бросилась наверх, в свою опочивальню. Де Валиньи укоризненно посмотрел на Луп и молча прошествовал вниз. Луи остался в одиночестве. Он простоял на лестнице несколько минут, погруженный в свои мысли. Неожиданно рядом с ним раздался голос Жюли:
— Монсеньор, Генриетта все это время беспокоилась за вас. Она почти отчаялась, думая, что что-то случилось. Она разозлилась, когда узнала, где вы находитесь. Мне кажется, вы… вы небезразличны ей!
Луи с необычайной мягкостью посмотрел на Жюли. Ее удивил его взгляд, но еще больше поразил ответ Луи:
— Я знаю!
Оставив Жюли одну осмысливать услышанный ответ, Луи отправился следом за Генриеттой. У входа в ее опочивальню он на мгновение остановился и прислушался. Различив приглушенные рыдания, он бесшумно открыл дверь и вошел в комнату. Генриетта лежала на кровати, поджав под себя ноги. Голова лежала на подушке. Длинные белокурые волосы, рассыпанные по спине, шелестели каждый раз, как только плечи Генриетты вздрагивали, а это происходило очень часто. Она плакала, и Луп не мог оставаться безучастным к ее горю.
Луи сел на кровать позади Генриетты и положил руку на ее голову.
— Оставь меня одну, кормилица, — сквозь плач раздался голос Генриетты, — я не хочу никого видеть.
— Из-за меня? Я виноват?
Генриетта резко села в постели лицом к нему, услышав его голос. Слезы еще текли по щекам, но в глазах начала появляться ненависть.
— Вы? Как вы посмели?
Генриетта с внезапным страхом смотрела, как рука Луи тянется к ее щеке. Она ненавидела его, но в то же время ее охватило внезапное желание прижаться к Луи. Генриетта едва сдерживала свое желание, но в тот миг, когда рука Луи коснулась ее щеки, и его голос, полный нежности, прошептал: «Прости меня!», она поняла, что не сможет больше сдерживаться. Чувства переполняли Генриетту и она, неожиданно для самой себя, прижалась губами к ладони Луи, чувствуя в то же время, как Луи целует ее руку. Генриетта оторвалась от его ладони и взглянула в его глаза. То, что она там увидела, разожгло в ее душе бушующее пламя. Видимо, Луи увидел то же самое. Издав свистящий звук, он одним движением уложил Генриетту на постель и лег сверху. Почувствовав его тяжесть на себе, Генриетта перестала понимать происходящее. Она с такой силой впилась в губы Луи, что он застонал, вызывая в душе Генриетты новые вспышки страсти. Она и так была обуяна страстью. Она непрерывно целовала Луи, и он почувствовал, что также теряет способность думать. Луп разорвал ее платье, обнажая полные, налитые груди Генриетты, а в следующее мгновение его язык начал описывать круги вокруг них, исторгая у Генриетты один стон за другим. Еще мгновение, и Генриетта с силой перевернула Луи. Он оказался на спине, а она села сверху и начала покрывать поцелуями лицо Луи, а затем разорвала рубашку и начала целовать его грудь. Луи стонал едва ли не сильнее Генриетты. Он пытался привести себя в порядок, пробовал трезво мыслить, но поцелуи Генриетты были настолько восхитительны и вызывали такую бурю чувств, что он перестал бороться и отдался на волю овладевшей им страсти.