Луи Бриньон - Наказание свадьбой

Луи сел на кровать позади Генриетты и положил руку на ее голову.

— Оставь меня одну, кормилица, — сквозь плач раздался голос Генриетты, — я не хочу никого видеть.

— Из-за меня? Я виноват?

Генриетта резко села в постели лицом к нему, услышав его голос. Слезы еще текли по щекам, но в глазах начала появляться ненависть.

— Вы? Как вы посмели?

Генриетта с внезапным страхом смотрела, как рука Луи тянется к ее щеке. Она ненавидела его, но в то же время ее охватило внезапное желание прижаться к Луи. Генриетта едва сдерживала свое желание, но в тот миг, когда рука Луи коснулась ее щеки, и его голос, полный нежности, прошептал: «Прости меня!», она поняла, что не сможет больше сдерживаться. Чувства переполняли Генриетту и она, неожиданно для самой себя, прижалась губами к ладони Луи, чувствуя в то же время, как Луи целует ее руку. Генриетта оторвалась от его ладони и взглянула в его глаза. То, что она там увидела, разожгло в ее душе бушующее пламя. Видимо, Луи увидел то же самое. Издав свистящий звук, он одним движением уложил Генриетту на постель и лег сверху. Почувствовав его тяжесть на себе, Генриетта перестала понимать происходящее. Она с такой силой впилась в губы Луи, что он застонал, вызывая в душе Генриетты новые вспышки страсти. Она и так была обуяна страстью. Она непрерывно целовала Луи, и он почувствовал, что также теряет способность думать. Луп разорвал ее платье, обнажая полные, налитые груди Генриетты, а в следующее мгновение его язык начал описывать круги вокруг них, исторгая у Генриетты один стон за другим. Еще мгновение, и Генриетта с силой перевернула Луи. Он оказался на спине, а она села сверху и начала покрывать поцелуями лицо Луи, а затем разорвала рубашку и начала целовать его грудь. Луи стонал едва ли не сильнее Генриетты. Он пытался привести себя в порядок, пробовал трезво мыслить, но поцелуи Генриетты были настолько восхитительны и вызывали такую бурю чувств, что он перестал бороться и отдался на волю овладевшей им страсти.

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы в следующее мгновение не появилась Жюли.

— Господи Иисусе! — ошеломленно воскликнула Жюли при виде представившейся картины: Генриетта, обнаженная по пояс, сидела на Луп и целовала его; ее ноги также были обнажены и на них лежали руки Луи; больше того, они гладили их.

Возглас Жюли холодной водой обрушился на Генриетту. Она внезапно остановилась. Непонятным взглядом окинула Жюли, затем посмотрела на Луп, лежавшего под ней, и уже в конце — на себя. Генриетта пришла в полнейшее смятение. Неужели она смогла дойти до такого? Господи, что он с ней сделал! Унизить настолько себя!

Луи видел то, что происходило с Генриеттой. «Нельзя, чтобы она почувствовала стыд, иначе она замкнется в себе!»

— Не терзай себя, Генриетта, — нежно произнес, — ведь это было прекрасно!

— Это было мерзко и отвратительно! — Генриетта быстро слезла с Луи, прикрыла обнаженную грудь руками и с ненавистью посмотрела на Луп:

— Не знаю, как вам это удается, но то, что вы делаете со мной — бесчестно! — голос у Генриетты сильно дрожал и прерывался.

— Отлично, — Луп в расстегнутой рубашке медленно поднялся с постели и почти спокойно произнес, но чего стоило ему это спокойствие!

— Похоже, мы пришли туда, где и были. Я снова стал мерзавцем. Но, увы, Генриетта, я не могу согласиться с тобой в отношении пережитого нами, ибо это было чудесно. Никогда в своей жизни я не испытывал подобного, но поскольку вы уверены в обратном, я не стану вас разубеждать, более того, отныне и до приезда короля я постараюсь не беспокоить вас своим присутствием. Прощайте, Генриетта!

Луи, с достоинством поклонившись, вышел из комнаты, оставив Генриетту наедине с Жюли.

— Ты глубоко ранила его, — тихо сказала Жюли, — зачем? Ведь я ясно вижу, что ты влюблена в него, он — твой жених, и нет ничего постыдного в том, что произошло между вами.

— Он мне не жених, — вспыхнула Генриетта и гневно продолжала, — и я вовсе не влюблена в это мерзкое чудовище, наоборот, я ненавижу его. Но я не могу понять, как он внушает мне все эти безумные чувства. В любом случае я намереваюсь держаться подальше от него, а после приезда короля он уберется отсюда, и все станет, как прежде.

Жюли покачала головой в знак осуждения, а потом тихо произнесла:

— Надеюсь, ты не пожалеешь, Генриетта.

— Нет! — резко ответила Генриетта.

Она правильно поступает, но почему тогда ей так плохо? Почему она едва сдерживается, чтобы не броситься вслед за Луи? Почему она не может думать ни о чем, за исключением него? Все эти мысли не давали ей покоя, и она одним махом отсеяла их. Но она знала, позже они вернутся, и ей будет намного тяжелее, чем сейчас.

Король Франции внимательно перечитывал послание своего секретаря. Он находился в своем кабинете. На столе, за которым он сидел, стояли два серебряных светильника, которые отбрасывали тень на одну из стен. Прочитав послание, король, к великой своей досаде, так и не пришел к определенному выводу. Он не мог решить, в каком направлении двигаются отношения его племянницы и графа. Единственная мысль, которая пришла в голову — это некая игра, затеянная графом, который пытается избавиться от навязываемого ему брака. Ничем другим король не мог объяснить происходящее.

Стук в дверь заставил его оторваться от мыслей. Герцоги Орлеанский и Бурбонскпй сразу заметили задумчивость короля и, немного обеспокоенные, сели на указанные королем кресла.

— Итак, монсеньоры, — негромко заговорил король, — я прихожу к мысли, что настало время нашего личного вмешательства в ход задуманного нами предприятия.

— Новости?

В ответ на вопросительный взгляд брата король кивнул головой.

— И весьма непонятные. Начну с того, что известно всему Орлеану. Чуть ли не добрая половина города была свидетелем безобразной сцены, в которой главную роль взяла на себя, к сожалению, моя племянница.

Герцог Орлеанский сильно побледнел, герцог Бурбонскпй пробормотал под нос проклятия.

— Генриетта, — продолжал король, — гналась верхом за графом и при этом стреляла в него из арбалета. Возмутительное поведение моей племянницы не находит оправдания.

— Сир, я требую немедленного возвращения моего племянника, — немного резковато заявил герцог Бурбон-ский, — эта девица опасна, вы сами видите, мы не можем допустить…

— Моя дочь не опасна, — огрызнулся герцог Орлеанский, — видимо, этот негодяй довел ее до такого состояния.

— Вы употребили слово «негодяй» в отношении моего племянника? Или мне показалось? — грозно сдвинув брови, поинтересовался герцог Бурбонскпй.