Что же касается женщин, то, как правило, большинство из тех, кто попадает в мои цепкие руки, после предварительной мудрой беседы о высоких материях удостаиваются чести познать силу и твердость моего природного жезла, — Фернандо с любовью огладил свое причинное место. — Но опять-таки, и в этом сладком деле я предпочитаю проявлять широту мысли и богатство воображения, коими меня одарила сама природа. Примитивное совокупление — не для меня, моя утонченная натура нуждается в более острых и разнообразных ощущениях.
Хочу заметить, что своей просветительской миссией я всегда занимаюсь только здесь, в любимой комнате отдыха, по-моему весьма наглядно демонстрирующей мой злой гений. Вот этот, с виду весьма скромный станок — всего-то из двух досок — способен исторгнуть из женской глотки фантастически сладострастные стоны. И нижняя доска, и верхняя специально не обработаны, чтобы голая женщина получила больше впечатлений от больно впивающихся заноз в тело, незащищенное одеждой. Но это еще не все. После того как очередная потаскуха, жаждущая доставить мне наслаждение, укладывается на нижнюю доску, сверху на нее опускается другая деревяшка, которая доходит ей до самого подбородка, полностью накрывая ее грешное тело. Остается одно-единственное отверстие — для того чтобы в ее изнемогающее от желания лоно мог войти мой крепкий, как железо, дружок. Тогда вот эти болты по краям досок меж собой завинчиваются, и в этом хитроумном капкане сука оказывается не в состоянии пошевелить ни единой частью своего продажного тела. А при неблагоприятном для нее стечении обстоятельств запросто может уподобиться хорошо раскатанному скалкой тесту, если вершителю ее судьбы, то бишь мне, вдруг вздумается завинтить гайки покрепче. Не правда ли, здорово придумано? — на чувственных губах Фернандо заиграла дьявольская улыбка.
От этого жуткого станка испанец перешел к другому. Это была широкая необработанная доска, над которой на расстоянии двух человеческих рук, вытянутых в высоту, нависало еще одно деревянное полотно. По углам эти доски соединялись прочными столбами, а сверху свисали внушающие ужас железные цепи разной длины.
— А попадая на эту нежную постель, женщины едва не лезут на стенку от моей восхитительной идеи, столь гениальной в своей простоте. Видишь? Здесь шесть цепей, на концах четырех из них есть кольца, которые закрепляются на кистях рук, раскинутых в стороны, и щиколотках бесстыдно раздвинутых ног очередной продажной твари. Так что она оказывается в полуподвешенном состоянии. Еще две цепи крепятся к ее соскам, вытягивая их вверх, дабы грудь похотливой суки приняла приятную мне форму. Отстегав мерзкое создание хлыстом, я укладываюсь сверху и, прежде чем войти в потаскуху, обычно позволяю себе немного развлечься. Длину всех цепей можно свободно регулировать, а значит, тем самым можно, к примеру, вырвать с корнем соски или вывернуть ногу, покалечить руку, ну и так далее. Мои временные любовницы, оказавшись здесь, визжат, как свиньи, приготовленные на убой! Со стороны это смотрится крайне забавно.
Однако, приступая к любому, даже самому незначительному делу, более всего я забочусь о том, чтобы оно принесло мне эстетическое удовольствие, насытив мою душу тонкостью замысла и изяществом исполнения. Только глупые люди не понимают, что смерть обязательно должна быть красивой и, желательно, драматически волнующей. Благодаря этому простецкому устройству, — Карерас кивком головы указал на вбитые в стену ржавые крюки с прикрепленными на них короткими цепями, — какая-нибудь изрядно нагрешившая в жизни баба может почувствовать себя в роли Иисуса Христа, распятого на кресте. Доставив негоднице это удовольствие, безусловно не заслуженное ею, я избиваю ее хлыстом до потери сознания, потом окатываю ведром ледяной воды и с неимоверным наслаждением вхожу в эту плоть, вздрагивающую в предсмертных конвульсиях. Закончив свое дело, я освобождаю суку от цепей, чтобы добить ее, безвольно распростертую на грязном, залитом кровью полу, крепкими подкованными сапогами.
Но вершиной моей гениальности является этот поистине чудный станок, — возбужденный яркими воспоминаниями, испанец с гордостью постучал костяшками пальцев по узкой дубовой бочке без дна, имевшей по бокам небольшие круглые отверстия. — Чтобы попасть сюда, сука, удостоенная сей высокой чести, вынуждена вытянуть вперед руки и отставить назад зад, на четвереньках медленно проползая внутрь. Мне приходится помогать ей сзади хорошими пинками, а ее первоочередная задача — просунуть руки сквозь отверстия. Как только она этого добивается, сильным пинком я вгоняю оставшуюся часть тела в бочку, так что с одного конца бочки будет торчать ее глупая голова, а с другого — красный от моих пинков зал, Капкан захлопнулся! Из этой бочки выбраться нельзя. Освободить тело можно, лишь четвертовав его, что обычно и происходит в таких случаях. Но сначала я отдираю поганую суку, что называется, и в хвост и в гриву: то есть беру ее поочередно и спереди, и сзади, а для большей потехи засовываю в эти грязные дырки все, что попадается на ту минуту под руку. Помню, однажды, отодрав одну горячую бабенку, я засунул ей в рот вонючую тряпку, но никак не мог найти ничего подходящего для ее кровоточившего от моего усердия зада. Пришлось всунуть горящую свечу. Жаль, она потом быстро сдохла, но запах паленой человеческой кожи еще долго здесь сохранялся, кружа мне голову и вдохновляя на новые, еще более изысканные подвиги. А с одной потаскухи я как-то срезал кожу по кусочку… Острым ножом… Тварь оказалась на удивление живучей, но только отчаянно вопила, не подозревая, как неистово меня возбуждают ее крики. Я то и дело отрывался от своего приятного занятия, дабы презренная сука удовлетворила мою похоть, а потом вновь брался за дело. Закончилось все тем, что в очередной раз я решил соединить оба занятия, одинаково востребованные моей утонченной душой. Я драл потаскуху в зад и при этом аккуратно снимал с ее спины тонкие полоски кожи. Увы, она не выдержала двойного удовольствия и скончалась раньше, чем работа была закончена, но, в целом, у меня остались неплохие воспоминания об этом вечере.
Не переживай, милашка, — Карерас самоуверенным движением взял за подбородок сжавшуюся от ужаса Эльнару, — что, когда настанет твой черед испытать эти удовольствия, тебе будет не слишком интересно, ведь я раскрыл тебе почти все свои секреты. Для тебя, дочь дикого Востока, я придумаю что-нибудь новое. Благо, время вполне позволяет.
Фернандо направился к выходу, а противная обезьянка, неожиданно вскочив на плечо девушки, отвесила ей хорошую пощечину, чем вызвала одобрительный смех своего сумасшедшего хозяина. И вновь, навевая ужасающий страх и смертельную тоску, ржавые дверные петли противно заскрипели. Эли осталась одна в этом мрачном холодном помещении, более походившем на ступень ада, устроенную если не самим дьяволом, то, как минимум, его ближайшим слугой. Комната отдыха — самое нелепое название из всех, какие только можно подобрать для этого жуткого места.
