Джон прекратил свое бессмысленное хождение по каюте и остановился, прислонившись к оконной раме. Ее волосы стянуты в тугой узел. Господи, какое у нее нежное горло. Как ему хочется поцеловать ее, поцеловать ее губы. Один взгляд на нее — и у Джона кровь снова застучала в висках. Будет трудно, очень трудно.
Когда они ушли с верхней палубы, у Джона Макферсона не было никаких сомнений в своих намерениях: немедленно в постель. Мария разделяла его желание, он знал это. Она сказала ему, что провела ночь в мечтах о нем, и его чресла снова пылали.
Но пока они дошли до каюты, их раз пятьдесят — да нет, сто — останавливали: офицеры, дамы и господа, даже пьяный лекарь — каждый требовал его внимания, приставал с бесконечными вопросами. Наконец он отделался от всех.
И теперь Джон Макферсон благодарил за это бога. Если бы не непредвиденные остановки, его слово тете Марии осталось бы пустым обещанием. Он стоял в раздумье со скрещенными на широкой груди руками.
Марии интересно было понаблюдать за Джоном Макферсоном, хозяином корабля. Она знала, он рвется в каюту так же, как и она, но то, как он общался со своим экипажем и со всей этой знатью, буквально очаровало ее. Она увидела мужской мир, суровый и немногословный, всякие там расшаркивания и манеры почти ничего в нем не значили.
Джон Макферсон управлял своим кораблем твердой рукой и с искусством человека, прекрасно разбирающегося в своем деле. Он был так сведущ во всем, что касалось флота и моря. Она видела глаза тех, кто получал ответы на свои вопросы. В них — выражение полного доверия к нему, абсолютной веры в непогрешимость его решений. Она чувствовала исходящую от него силу и властность. Было понятно, почему люди шли за ним в огонь и воду.
В жизни на море ощущалось нечто такое, что придавало людям чувство независимости. «Может быть, это потому, — думала она, слушая его распоряжения, — что от каждого здесь зависят вопросы жизни и смерти, безопасности и угрозы. Если ты хороший моряк, то у тебя есть основания быть гордым и уверенным в себе. И считать, что тебе везет». Следуя за ним по судну, Мария тоже почувствовала себя сильной, независимой и счастливой. Она знала, что живет сегодняшним днем, и ее переполняло восхитительное ощущение свободы.
Но вот они остались одни, сердце ее судорожно колотилось в горле. Она постаралась защититься чувством юмора, но не помогало. Мария видела страсть в его взоре, ее грудь теснило предвкушение. От ожидания того, что должно произойти, от напряжения, от сжигающего ее желания у нее кружилась голова.
Мария взглянула на карту, лежащую на столе. Ей стало ясно, что за последние двенадцать часов Рубикон был перейден. Она уже не думала о нем просто как о самом красивом мужчине, которого она когда-либо видела в жизни. Теперь ему принадлежало ее сердце. Все ее тело требовало его прикосновений. Очарованность, ожидание, страсть. Любовь.
Джон подошел и остановился перед ней.
Она посмотрела ему в лицо. Его синие глаза не отрывались от ее глаз.
— Мария, ты совсем не знаешь меня.
Она слышала, как напряжен его голос. «Ну все, — подумала она, — это конец. Все. Святая Мария! — Ею овладела паника. — Что я сделала не так? Что не то я сказала на палубе?»
Она встала со стула.
— Что вы имеете в виду?
— Ты недостаточно знаешь меня. Не знаешь, кто я на самом деле.
— Я знаю о вас больше, чем вы знаете обо мне.
— Да, это так. Но мы сейчас говорим о разных вещах, — запротестовал он. — То, что я знаю о тебе, на сегодня достаточно.
— Как это? — мягко упрекнула она. — То немногое, что я сказала вам о себе — достаточно, а то, что я вижу в вас, — нет.
Рот Марии был упрямо сжат, в глазах сверкали искры. Джон хотел высказать ей то, что угнетало его сердце и совесть. Он хотел, чтобы она знала все, прежде чем они предадутся страсти.
— Я жду, — нетерпеливо сказала она.
Ей казалось, что сердце сейчас выпрыгнет из груди. Неизвестно, как долго сумеет выдержать эту браваду, но та — новая Мария, какой она себя ощущала, — не сдастся без боя.
— Мария, — начал, поколебавшись, он, — я провел всю свою жизнь в море. Я потерял способность… общаться с… ну… женщины вообще…
Джон не мог найти подходящих слов.
— Мария, я третий сын в семье, ты об этом не задумываешься, но ты должна это знать. — Он с волнением вглядывался в ее лицо, ожидая ее реакции, но она спокойно смотрела на него.
— Ну и что, я пятый ребенок у своих родителей. Я не понимаю…
Джон уставился на нее: она едва доходила ему до подбородка, но какая в ней сила духа!
— Это означает, что я не наследую титул своего отца. Я богат, это правда. Но я никогда не буду правителем…
— Для вас это важно? — прервала она его. — Вас волнует, что у вас не будет собственного графства?
— Речь идет не об этом, дорогая. Я не мечтаю стать графом. Для меня это ничего не стоящее понятие.
— Тогда о чем вы? — Она в упор смотрела на него. — Какое это все имеет значение?
— Потому что, хотя ты и вдова, ты можешь найти себе прекрасную партию. Я знаю, что для тебя это важно.
— Для меня? — Она была в шоке. — Почему для меня должны значить хоть что-то эти титулы?
— Ради бога, Мария. Хоть ты и молчишь о своей семье, очевидно, это семья высокого ранга. Я уверен, твоя семья планирует для тебя что-нибудь получше.
Ее сердце дрогнуло. У командующего, видимо, очень сильно развита интуиция.
— Мы говорим о вас и обо мне, а не о наших семьях.
— Все равно ты знатная дама, — настаивал он.
— И? — Она продолжала, не дожидаясь ответа: — Разве лучше стало бы, если бы я ею не была? Может, мне следовало притвориться простолюдинкой. Крестьянкой. Это повлияло бы на ваши чувства ко мне?
Джон покачал головой.
— То, что чувствую, я чувствую по отношению к тебе. Ты можешь изображать из себя кого угодно, ну, например, королеву Венгрии — это не изменит моего чувства. — Он глубоко вздохнул. — Но я не потому начал весь этот разговор. Ты должна знать. Я бы не хотел, чтобы из-за того, что у меня нет титула…
Мария, подняв руку, прервала его:
— Посмотри на меня, Джон. Это я.
Слова замерли у него на губах, казалось, буря, свежая весенняя буря в его душе, смела их. Ее зеленые сверкающие глаза вбирали его в себя, от нее шел свет добра и любви.
Джон Макферсон остановился, как будто впервые увидел ее. Он так был сосредоточен на самом себе, на своих собственных проблемах и недостатках — возрасте, положении в обществе, неумении соответствовать требованиям… кого? Джон приготовился выслушать примерно те же жалобы, которыми его донимала Каролина. Опять об этом проклятом титуле. Приготовился к тому, что его гордость вновь будет ранена. Он смотрел на женщину, которую ему подарило море, и не находил слов.
