— Мистер Тернер никогда не стал бы лицемерить, — вспыхнула Анна.
«Так, так, — подумала Элизабет, — я задела чьи-то чувства?»
— Мисс Эджли, я говорила шутя и беспечно и не намеревалась запятнать мистера Тернера своим замечанием. А ваша сестра Эмили играет на других инструментах, кроме лютни?
— Да, конечно. Она очень хорошо играет на пианино и еще на арфе. Она преподает пение, хотя и не любит петь перед обществом.
— В таком случае она очень талантлива.
— Несомненно. Она говорит по-французски и по-итальянски очень хорошо и знает немного латынь, которую мой отец преподавал нам до того, как мы уехали из дома.
Элизабет усмехнулась, вспоминая свое собственное бессистемное образование.
— Я завидую вашей сестре и, без сомнения, вам тоже, хотя вы и не признаетесь в собственных достижениях. — Она остановилась и повернулась лицом к Анне. — Интересно, что подумаете вы обо мне, мисс Эджли, если я поведаю вам, как я пришла к своему небольшому запасу французских фраз? — Элизабет склонила голову набок. Озорная улыбка играла на ее губах. — Нас учил преподаватель, которому вменялось обучение французскому трех старших девочек. Однако в семье были еще две очень маленькие сестры, которые врывались в комнату и, бегая друг за другом, хватали по пути его записи и разрисовывали каракулями обложки его книг.
Анна смотрела на Элизабет в ужасе. До отъезда в школу ей не повезло иметь иных преподавателей, кроме отца, и она представить себе не могла жизнь, в которой педагоги не получали должного уважения.
— Вижу, мой рассказ потряс вас, — Элизабет с горечью рассмеялась. — Я никогда не забуду его лицо — невероятно огромные черные брови. Однажды мои маленькие сестры бегали по комнате и при этом визжали, а он, пытаясь не замечать их, выкрикивал: «Je suis heureux! Tu es heureux!» Боюсь, меня переполняло озорство, и я от души смеялась. В тот момент появилась наша мама, и он был тут же уволен. Как посмел он кричать на ее драгоценных дочурок? Прошло несколько лет, прежде чем я узнала, что французский не ограничивается неистовым криком: «Я счастлив! Вы счастливы!»
Анна рассмеялась.
— Преподаватель музыки сумел хитростью добиться нашего внимания. Он убедил маму, что мы очень талантливы и ничто не должно мешать нашим занятиям.
— Я уверена, это вовсе не было хитростью с его стороны, миссис Дарси.
— Думаю, он все-таки хитрил, и он так замудрил голову моей маме, что она до сих пор не успокоится, пока мы с бедняжкой Мэри не продемонстрируем своих талантов перед ее гостями. Жаль, что ее убежденность в моей гениальности не привела к тому, чтобы она настаивала на моих постоянных и упорных занятиях. Ваша сестра, однако, превосходно использовала свои способности.
— Она знала, что ей это необходимо. — Анна остановилась, и, повернувшись вполоборота к Элизабет, уточнила: — Эмили надеется получить место гувернантки. Как вы считаете, ей будет сложно подыскать подходящее место?
— С такой подготовкой, как у нее, нет. Может, и я смогу помочь ей, если она этого захочет.
— Мы были бы очень благодарны вам за вашу помощь, мадам.
— Честно говоря, мне бы это доставило удовольствие. А вы, мисс Эджли? Вы считаете свою работу достойной вас?
Анна невозмутимо смотрела на воду. Было невозможно угадать ее чувства.
— Школа Грэйстеда лишена разнообразия, которое может дать интересная семья, но я примирилась с тем, что проведу там многие годы. Я предпочту отсутствие новых впечатлений неопределенности положения гувернантки.
— Я отлично вас понимаю.
Прежде чем расстаться, Элизабет договорилась с двумя старшими мисс Эджли, что те снова посетят Пемберли.
Три дня спустя мистер Тернер поднялся по лестнице в Пемберли и проследовал по картинной галерее. Из-за закрытой двери музыкальной комнаты тихо струилась музыка Моцарта. Он невольно замер возле одного из портретов. Художник не только добился удивительного внешнего сходства, но ему удалось передать и живую грацию, свойственную миссис Дарси.
— Вы считаете, портрет похож на оригинал, мистер Тернер? — Тот вздрогнул.
— Мистер Дарси, доброе утро. Да, очень похож.
— Я очень доволен этим портретом. Полагаю, вам не пришлось долго ждать?
— Всего несколько минут, которые я приятно провел, слушая, как играет мисс Дарси.
— Полагаю, это играет не сестра. Джорджиана искусная пианистка, но она не извлекает подобной мощи из инструмента. У вас есть время отложить ваши дела? У миссис Дарси сегодня посетители. Хотели бы послушать их?
— По правде говоря, я был бы счастлив.
Когда они вошли, Эмилия закончила играть. Тернер несколько раз встречался с сестрами Эджли. Элизабет наблюдала, как здороваются Тернер и Анна — его обыкновенная вежливость и ее всегдашнее спокойствие.
Анна села за арфу, полуприкрыла глаза и погрузилась в музыку. Вместо обычной бледности — пылающие щеки. Звук усилился, осел в журчании и совсем стих.
Ее слушатели, казалось, задержали дыхание, прежде чем начали аплодировать. Элизабет подбежала к ней:
— Мисс Эджли, ничего прекраснее я не слышала.
— Благодарю вас, — сказала Анна. Ее лицо уже снова теряло цвет, а глаза невольно искали взгляда Эдварда Тернера. Она кротко улыбнулась его похвале. Он повернулся, чтобы ответить на вопрос Дарси. Элизабет отметила, что цвет глаз Анны, который, казалось, становился насыщеннее, пока она играла, снова превратился в холодновато-серый.
«Она опять прячется», — подумала Элизабет, а вслух сказала:
— Приходите еще поиграть для нас. На следующей неделе мы ожидаем гостей, среди них будут две дамы, чье мастерство в игре на фортепьяно просто изумительно.
— И превосходит таковое у собравшихся здесь? Трудно поверить в это, — заметил мистер Тернер.
— Речь не о превосходстве, сэр. Мисс Бингли и миссис Хёрст своей игрой раскрывают все возможности инструмента.
— А ваша сестра, мисс Кэтрин Беннет? Она играет?
— Китти росла несколько болезненным ребенком. Моя мать посчитала, что сидение за инструментом чрезмерно подорвет силы девочки. — Элизабет внутренне улыбнулась, вспомнив это повторяемое оправдание ее матери.
Во время завтрака Эдвард Тернер беседовал с мисс Эджли. Время от времени Элизабет наблюдала за ними. Она посмеялась над своими домыслами. Элизабет не стала бы подозревать ничего, если бы не та маленькая вспышка гнева Анны во время их прогулки вдоль озера, когда та решила, что Элизабет сомневается в искренности Тернера. Он любил музыку, а Анна исполняла музыку, достойную любви. К какому замечательному завершению это могло бы привести! Он искренне желал, чтобы Анна сыграла снова. Время от времени и Эмили поглядывала на них украдкой. Анна была само спокойствие; она умела держаться ровно и непринужденно. Ее простое серое платье очень шло ей.
