— Какой во всем этом смысл?
— У нее были хорошие намерения, — заступилась Джейн.
— Мэри?
Джейн, беспомощно кивнув, поцеловала Элизабет и уступила свое место Дарси. Уилкинс поставила лавандовую воду на столик, и они покинули комнату, тихонько прикрыв дверь. Дарси взял полотенце и бережно обтер ей лицо. Элизабет никогда не чувствовала такой нежности даже от рук матери.
— Я хорошая жена, Фицуильям?
— Любовь моя, как ты можешь сомневаться в этом? Ни дня не проходило, чтобы я не говорил тебе, что ты сделала меня счастливым.
— Я знаю, что ты счастлив, но почему погиб наш ребенок? Почему Бог забрал его?
— Дорогая моя, кто же может это знать? Такое часто случается, разве не так?
— Мэри говорит, это — наказание.
— Что! И она смеет говорить подобное?!
— Она сказала, я плохая во всем. В том, как я обращаюсь с тобой, во всем моем отношении к тебе. Как я одеваюсь, чтобы… чтобы вызвать к себе интерес, даже в том, что я использую леди Инглбур в своих целях.
Ярость нахлынула на него. Если Элизабет выслушала все эти ханжеские речи, значит, постигшая их потеря сделала ее совершенно незащищенной. Он прошелся по комнате, подошел к окну, заставляя себя успокоиться, затем вернулся к кровати.
— Милая моя Элизабет, из всего того, что я люблю в тебе, глубина и цельность твоей натуры и твоя гордость — краеугольные камни. Ты не сможешь соответствовать идеалам Мэри, пока твой дух не окажется сломленным, и тогда женщина, которую я люблю, перестанет существовать.
— Я в самом деле не могу быть другой, чем я есть.
— Так-то лучше. Разве ты забыла, что твоя решимость возрастает с каждой попыткой запугать тебя? Когда ты сказала мне это в Розингсе, я был достаточно тщеславен и счел это кокетством. Если бы ты уже тогда вышла за меня замуж, нам бы пришлось провести немало замечательных сражений, прежде чем я усвоил бы урок, что ты говоришь правду.
— Нелепость в том, что Мэри считает мое отношение к тебе неуважительным, а вряд ли есть на свете мужчины, которых жены уважали бы больше.
— Я изо всех сил постараюсь быть достойным такого уважения.
Она закрыла глаза и уткнулась в подушки.
— Может, ты попытаешься…
— Да, Элизабет? Что ты хочешь? — От усталости ей было трудно даже думать. — Я сделаю для тебя все, что в моей власти, ты же знаешь. — Усыпляющий аромат лаванды и слабое снотворное, которым ее напоила горничная, начали действовать. Он больше ничего не стал говорить, только оставался подле нее до тех пор, пока, она не погрузилась в глубокий сон.
Когда миссис Беннет успокоилась достаточно, чтобы спуститься вниз, она едва ли обратила внимание на присутствие Джорджианы в гостиной. Она резко закрыла дверь и впилась взглядом в дочь.
— Я не стану обсуждать твое глупое и дерзкое поведение, Мэри, пока мы не дома. Я обещала Джейн ничего не говорить об этом, и я сдержу слово. Но я очень сердита.
Джорджиана невольно подалась назад, но Мэри только заносчиво пожала плечами.
— Как смеешь ты передергивать плечами, мисс? Еще только раз так сделаешь, и я залеплю тебе пощечину. Ты сведешь меня в могилу своим вздорным характером. Что можешь знать ты, девчонка, о делах между мужем и женой?
— Мама, — прошептала Джейн.
— Что такое, Джейн? Ох, я больше ничего не стану говорить, но что муж Элизабет скажет по этому поводу, мне и подумать страшно.
Она была избавлена от жутких дум на эту тему, так как в комнату большими шагами вошел Дарси. Джорджиана вздрогнула. Дарси повернулся к Джейн и заговорил, явно сдерживая себя:
— Джейн, будьте так любезны, позаботьтесь о моей сестре на какое-то время.
Джейн кивнула, и они с Джорджианой вышли. Затем он повернулся к миссис Беннет.
— Мадам, — сказал он, — я желаю поговорить с Мэри о ее поступке, который вызвал у меня крайнюю степень недовольства.
— Говорите, все что считаете нужным, сэр. Ручаюсь вам, Мэри не услышит от вас более резких слов, чем ей предстоит услышать дома.
Дарси снова повернулся к Мэри. Ее руки задрожали, когда она взглянула на зятя, и она спрятала их за спину.
— Вы допустили нешуточную ошибку, мисс Беннет, когда посмели говорить с моей женой этим утром.
Мэри крепко сжала губы, вздернула подбородок и ответила:
— Она моя сестра, и это было сделано ради ее же блага.
— Ради ее же блага? Вы уверены, что понимаете, в чем ее благо? Вы знали, что Элизабет сейчас беззащитна и истощена болью, и вы дождались, пока она останется одна, и только тогда атаковали ее всем арсеналом вашей недоброжелательности и невежества.
Мэри дрожала от страха, но ее рот был упрямо сжат.
— Ничего… невежественного! Вот… Священное Писание.
— Вы называете это Священным Писанием?
Он схватил брошюру с проповедями, и Мэри вздрогнула от его неожиданного жеста.
— Даже евангелисты назвали бы все это чушью! Дарси с горечью швырнул брошюрку на пол. Мэри сделала шаг вперед, чтобы поднять ее, но отступила назад.
Он взял в руки Библию:
— Покажите мне, кто в этой книге, не говоря уже о вас, уполномочен говорить от имени Бога и убеждать других, что их страдание является Его наказанием?
Дарси в гневе чуть не отправил Библию вслед за брошюрой. Несколько неловких секунд он подержал Библию в руках, потом аккуратно положил ее на стол и снова обратился к Мэри.
— И больше не смейте вмешиваться в мои дела, — сказал он и покинул комнату.
Уже в холле, когда он надевал пальто, к нему подошел Бингли.
— Дарси, не уходи в таком состоянии.
— Если я пробуду с Мэри еще хотя бы секунду, я поколочу ее.
— Ох, дорогой, я не совсем знаю, что произошло, но пойдем, поговорим со мной. Тебе нет нужды снова встречаться с Мэри. — Он улыбнулся с надеждой.
— Бингли, Элизабет спит. Попроси, чтобы Джейн держала это зловредное существо подальше от ее комнаты. Мне нужно побыть одному.
— А твоя сестра? Возможно, она захочет повидать Элизабет.
— Джорджиана? Что она может сделать? Она заболеет от волнения, если увидит Элизабет.
— Она уже не ребенок, Дарси.
— Что?
Он не стал вдумываться в замечание Бингли. Через несколько минут он был уже верхом и галопировал прочь в парк под дождем.
На вершине небольшого холма он обуздал коня и, оглянувшись назад, задумчиво посмотрел на дом. Там, в доме, Элизабет спала на попечении горничной и Джейн. Он всем сердцем желал, чтобы остальные ее родственники оказались где-нибудь на другом конце земли. Он научился ценить едкие грани саркастического ума мистера Беннета, но почему этот высоко интеллектуальный человек никогда не проявлял себя в семье? Почему не научил жену и младших дочерей, как вести себя с достоинством, а только отстранялся и подсмеивался над ними.
