– Да, правда, мне это обязательно будет небезразлично, – откровенно ответила Пандора, – но вы о моих чувствах не узнаете!
– Только потому, что вы их не проявите? А вы не думаете, что я почувствую ваше глубочайшее осуждение происходящего, вибрирующее во всей атмосфере дворца, и это осуждение будет звучать у меня в ушах как голос совести, твердящей о моей крайней греховности?
– Но я постаралась бы не вызывать у вас подобных мыслей.
– А что, если, несмотря на все ваши старания, я все равно пойму, что вы думаете, чувствуете и как при этом страдаете?
– Знаете, смысл ваших речений, – еле слышно отвечала Пандора, – в следующем: вы не желаете моего здесь присутствия.
– Я этого не говорил.
– Но вы этого хотите, – твердо заявила она, – и я это понимаю.
Она вздохнула, нервно переплетя дрожащие пальцы, но голос был тверд и мужествен:
– Доктор Грэм сказал, что постарается найти мне какую-нибудь работу. Хотя для меня, наверное, лучше насовсем покинуть Чарт.
– Это было бы с вашей стороны очень и очень эгоистично.
– Эгоистично?
– А кто же станет давать мне уроки по истории моего клана, если вы уедете? Кто будет рассказывать, как поступали все графы Чартвудские – и мой предшественник, и предшественники моего деда, прадеда и прапрадеда?
– Я не понимаю, что вы хотите всем этим сказать. Вы не желаете, чтобы я здесь оставалась и в то же время говорите…
– Но я не говорил, что не желаю вашего здесь присутствия. Я лишь сказал, что, как бы искусно вы ни пытались скрыть факт вашего пребывания в усадьбе, я все равно буду его ощущать.
Пандора беспомощно развела руками и жалобно взглянула на графа:
– Ну тогда скажите, что мне делать дальше?
Они смотрели друг на друга, не в состоянии отвести глаза в сторону, а затем после паузы, которая ей показалась вечностью, Пандора, решив, что ошиблась, хотя взгляд графа был очень красноречив, почти прошептала:
– Я не понимаю.
А граф протянул руку, и, словно повинуясь магнетизму его взгляда, она вложила в нее свою, а потом он крепко прижал Пандору к себе, и вдруг оказалось, что она уже сидит рядом с ним на постели, лицом почти касаясь его лица.
– Вот что я хочу сказать, Пандора, – тоже тихо ответил граф, – если я должен жить в Чарте, а вы на этом настаиваете, тогда и вы должны оставаться со мной.
В глазах ее блеснул луч надежды, а он продолжал:
– И не трудясь, невидимо где-то: в кладовой или еще в каком-нибудь отдаленном углу дома, но рядом со мной.
Ее пальцы вздрогнули, и она прислонилась к нему в поисках опоры и в страхе, что прозвучавшие сейчас слова ей почудились или что она поняла их превратно.
– А если мы собираемся жить в этом доме вместе, то тем самым зададим чересчур много работы линдчестерским языкам, если вы не пожелаете придать Чартхоллу атмосферу респектабельности.
– Но каким образом я могу это сделать?
– Мне надо произнести ответ по буквам, чтобы вы его уразумели? Впрочем, любая женщина имеет право услышать сделанное ей брачное предложение.
Пандора вздрогнула и удивленно посмотрела на графа, а он очень тихо повторил:
– Так ты выйдешь за меня, моя прекрасная? Это будет странный союз – Святой и Грешника, но, может быть, мы сумеем найти середину между этими двумя крайностями.
Он сказал это так, словно был намерен сохранить привычный насмешливый и легкомысленный тон, однако взгляд его выразил совсем иные чувства, и Пандора затаила дыхание, но потом осмелела:
– Вы действительно этого хотите? – начала она, однако руки графа обвились вокруг ее талии, и он изо всех сил прижал ее к себе.
– Да, я этого хочу, – и он приник к ее губам.
Все было как во сне, и сначала Пандоре показалось, что она грезит, и лишь с трудом осознала, что все это происходит на самом деле, и происходит именно то, чего она так страстно желала, о чем молилась и что ей казалось совершенно невозможным и недостижимым.
Ее губы, очень мягкие, юные и невинные, заставили графа инстинктивно умерить пыл. Он начал целовать ее очень бережно и нежно и наконец почувствовал, что она отвечает его желанию и душой, и телом, затрепетавшим в его объятиях. Чудо его поцелуя пробудило у нее массу ощущений, которые она уже испытала, положив свою руку ему на грудь, под рубашку, когда он лежал без сознания.
Граф прижал ее к себе еще крепче, поцеловал снова, и с этим поцелуем – поняла Пандора – он отдавался ей целиком, отдавал ей Чарт и все то, что с ним нерасторжимо связано, всю его красоту, его сокровища, которые она почитала и ценила. Вся она, показалось Пандоре, тоже стала неотъемлемой частью того целого, чем являлся граф, и она трепетала от чудесной новизны и совершенства их единства. А когда граф приподнял голову и посмотрел прямо ей в глаза, у нее возникло ощущение, что он вознес ее на небо любви, с которого она уже никогда не вернется вниз, на землю.
– Я люблю тебя, – прошептала Пандора. Эти слова она много раз твердила мысленно, однако никогда не верила, что сможет когда-нибудь повторить их вслух.
– Что ты сотворила со мной, любимая? – спросил граф тихо и прочувствованно. – Наверное, я мог бы предвидеть это, когда ты впервые переступила порог Утренней комнаты и вид у тебя был такой испуганный, но ты была так невероятно прекрасна в своем скромном пуританском платьице.
– Ты меня вправду любишь?
– Я пытался тебя возненавидеть, ведь ты была одной из Чартов, то есть принадлежала к семейству, которое я проклинал. Я хотел тебя шокировать тем, какие у меня друзья, их поведением. И что же! Вместо всего этого я не видел ничего, кроме твоего лица и того, какие у тебя глаза. Они взяли меня в плен до конца моих дней, я уверен в этом.
– Это же не может быть правдой. Не может быть, чтобы ты желал меня, – пробормотала Пандора.
И слезы хлынули у нее из глаз – так была полна счастьем любви ее душа, но граф поцелуями осушил их, а потом снова нашел ее губы, и теперь поцелуи его стали страстнее и требовательнее, как будто он желал овладеть каждой частицей ее существа, сделать ее навсегда, безраздельно своей.
– Я тебя люблю! Я люблю тебя бесконечно, всезахватывающе и, подобно тебе, не в состоянии поверить, что это все происходит со мной наяву, мое сокровище, и, наверное, ты сейчас скажешь, будто это Чартхолл испытал на нас свою волшебную власть.
– Да, может быть, это его обаяние, может, память о тех, кто жил здесь до нас, а может быть, это собственное наше к нему отношение. Но когда я в тебя влюбилась, я и помыслить не смела о том, что ты тоже полюбишь меня.
– А теперь ты понимаешь, что я тебя действительно люблю?
Она прижалась лицом к его груди, но ответить была не в силах: тело опять охватил могучий трепет, а сердце пело.
