— Неужто вы желаете жить и умереть девственницей? — не то упрекал, не то подначивал он. — Неужто вам не хочется познать мужскую любовь, родить детей?
И тут же принялся целовать меня в ладонь, в сгиб локтя, за ухом, язык его проникал в ушную раковину… Познать любовь этого мужчины… родить ему детей…
При этих словах перед моими глазами возникали счастливые картины. Как устоять?
Но разделить жалкую женскую участь, как сестра Мария, безвозвратно…
Конечно, Робин — не король Филипп! Но в браке каждая женщина должна чтить и повиноваться — страшное слово, повиноваться…
Если я выйду за Робина, то не смогу больше вертеть чужеземными королями и герцогами! Я, женщина, не могу угрожать войною врагам или обещать вооруженную поддержку друзьям.
Иное дело обхаживать и льстить, давать и отнимать обещания, кокетничать, сулить; именно так я добилась для Англии совершенно особенного положения в мире — как обойтись без этого?
И так уж мои августейшие женихи досадовали, что уступают простому английскому графу.
Французская гордость не выдержала первой.
— Наша королева-регентша не желает больше тянуть с женитьбой своего сына-короля, — холодно уведомил французский посол граф де Фуа.
Перед всем двором я разыграла припадок девической ярости, а затем удалилась в часовню возблагодарить Бога. В совете я рассмеялась: «Неужто бы я и впрямь пошла к венцу с мальчишкой, который годится мне в сыновья?»
Однако теперь пришлось с удвоенной силой улещивать эрцгерцога Габсбурга: потеряв Францию, мы не решались рассориться и со Священной Римской империей! И хотя мысли и сердце мои были полны Робином, я продолжала, сколь возможно, растягивать эту игру, чтоб не оставить Англию без друзей.
— Смотрите, как я восхищаюсь дарами вашего господина! — говорила я послам Габсбурга, целуя агатовые застежки розовато-кремовых лайковых перчаток — они были почти одного цвета с моей рукой, на которой сверкал подаренный Габсбургом алмаз. — Я жду не дождусь, когда его светлость эрцгерцог посетит меня собственной особой.
— Он приедет только затем, чтобы повести Ваше Величество к венцу, — последовал ответ.
— Он что, боится поухаживать за мной лично? Неужто мне довериться портретистам в выборе повелителя своей жизни, человека, с которым я разделю ложе, отца моих детей? — драматично вопрошала я. — Разве у его дяди, короля Филиппа, который согласился на брак с моей сестрой по ее портрету, не было повода клясть живописцев, когда он увидел ее наяву? Нет, свой ответ я дам только живому человеку, вашему господину во плоти!
Я знала, что он побоится предстать передо мной из страха быть отвергнутым. Но я по-прежнему настаивала, что отвечу не раньше, чем увижу его своими глазами. Эта игра могла растянуться надолго, подарить нам месяцы и годы мирных отношений…
А пока я разбиралась с женихами, другие разбирались с Марииным делом.
— Как идет разбирательство в отношении королевы Шотландской? — спросила я Сесила.
Он осторожно кивнул, провел длинными пальцами по губам.
— Хорошо идут, — сказал он. — Мы получили свидетельства.
Свидетельства?
Какое прекрасное слово — свидетельства!..
Никогда я так не радовалась, что выбрала своими глазами и ушами, своей правой рукой судейского.
— После ареста королевы были обнаружены письма, которые передавали ей в чеканной серебряной шкатулке, теперь регент Морей перешлет их нам. Из них следует, что королева с самого начала знала о готовящемся убийстве своего мужа Дарнли и что она была в сговоре, а также в любовной связи с графом Босуэллом.
Мое сердце ликовало.
Улика! Бог на нашей стороне.
— Надо послать в Шотландию, сообщить лэрдам, что мы выдвинем против нее обвинение! — объявила я. — Кого отправить? — Я задумалась. Вдруг меня осенило. — Пошлем герцога Норфолка, он недавно потерял жену и сына, ему надо отвлечься от грустных мыслей.
Ему не везло с женами, а им, бедняжкам, еще больше не везло с ним. Он приносил им смерть, они все умирали родами, все до одной.
Я желала ему добра. Хотела изменить его жизнь к лучшему. Господи, как же Ты караешь нас за самонадеянность, даже в наших благих порывах!
Сесил сощурился.
— Королева отрицает, что письма — ее, называет их подложными.
Я рассмеялась вслух:
— Еще бы ей не отрицать! О, я чую победу!
Мы выигрывали время. Мария отказалась отвечать на какие-либо обвинения — это позволило мне отсрочить слушания, за которыми последовал бы приговор королеве — то, чего я всеми силами старалась не допустить.
— Если подданные, пусть даже самые высокопоставленные, как мои графы и герцоги, начнут призывать монархов к ответу, — рассуждала я, — то королевская власть рухнет и начнется безвластие!
— Однако теперь, когда преступления королевы обличены, — отвечал Сесил, — у нас есть все основания держать ее под стражей. Нам следовало бы даже перевезти ее на юг, в Стаффордшир, в Самую надежную вашу крепость Тетбери.
Ведь все, кроме самой Марии, видели, что я никогда не дам ей свободы. Ни Англии, ни Шотландии она была на воле не нужна. Выпусти я ее, она бы сразу попыталась вернуть себе трон — собрала бы войско, попросила солдат у католических Испании и Франции, вернула бы своего любовника Босуэлла из Дании, куда он бежал, спасая свою шкуру. А поскольку шотландские лэрды поклялись драться и с ним, и с ней до последнего издыхания, это означало бы гражданскую войну на наших берегах, в самом сердце нашего острова. Малолетний король Яков показал себя разумным и смышленым, с ним в Шотландию пришел мир. Зачем им снова эта королева — символ раздора?
А затем появился гонец в черном, глаза потуплены в землю. Он сообщил: Екатерина умерла, моя кузина Екатерина Грей, или Гертфорд, как она упорно величала себя до самой смерти, — умерла от застоя в легких, как и мой бедный брат. Я не жалела Екатерину — она сама постелила себе постель, доверилась любви и похоти, когда надо было думать головой. Однако с ее смертью осталась лишь одна очевидная наследница из рода Тюдоров, которую многие уже и сейчас считали законной королевой Англии…
Мария.
Вообразите Марию, идущую по нашей земле во главе собственного войска. Разве устояла бы она перед искушением обратить свою силу против меня, свергнуть меня с трона?
Об этом и так шептались; на севере в церквах тайно молились «за нашу законную королеву», в залог своей верности передавали ей в заточение частицы католических мощей, а она сама, взглянув на мой миниатюрный портрет, с обворожительной улыбкой произнесла: «Совсем не похоже на английскую королеву — ведь это именно она сидит перед вами!»
