– Кажется, вы очень дружны с сыном лорда Карлтона?
Тотчас я поняла, что сделала неверный шаг. Это прозвучало фальшиво. Дон Санчо поморщился и поднял на меня свои близорукие глаза. Взгляд его ни в коем случае нельзя было назвать проницательным. Ему просто неприятно было, что я лгу. И вовсе не потому, что он знал правду. А просто потому, что он различал ложь.
Я невольно опустила голову.
– Я поняла, что вы знаете: маленький Брюс – мой сын.
Санчо, снова поморщившись, кивнул. Мы замолчали. Вдруг он улыбнулся.
– Мы можем подняться к вам, – сказал он с улыбкой.
Он знал, что мои комнаты находились на втором этаже.
Я мгновенно поняла, что сейчас произойдет. Я оценила его деликатность, его умение избежать докучных и тягостных объяснений.
Мне внезапно сделалось легко, словно бы я снова стала девчонкой, впервые влюбленной и готовой отдаться любимому. Это было похоже на то, что я когда-то испытывала с Брюсом.
Дон Санчо поднялся. Он протянул мне руку. Но не как галантный кавалер, а как мальчишка, уже что-то знающий о любви, протягивает руку совсем неопытной девочке.
Взявшись за руки, мы стремглав понеслись по саду. Мои волосы совсем растрепались, цветок выскользнул из волос, но все это уже не имело никакого значения.
Едва переводя дыхание, мы влетели в спальню. Посмотрели друг на друга, и, задыхаясь, рассмеялись прерывисто.
Затем, стоя друг перед другом, принялись поспешно раздеваться. Мне было весело. Я испытывала те же ощущения, что когда-то в детстве, когда купалась в реке.
Я быстро сбросила через голову сорочку. Волосы упали мне на лицо. Я откинула их обеими руками, наслаждаясь неуклюжей грацией своего жеста. Я начинала новую жизнь.
С любопытством, жадным и веселым, я смотрела на человека, стоявшего передо мной.
Он тоже был без одежды, которая темной кучкой сморщилась у него в ногах.
И тут я открыла для себя его прелестное сложение. Длинные стройные ноги и длинные руки, сильные и изящные; широкие плечи, прелестные беззащитные соски на груди. В поясе он был тонок. А его улыбка наполняла комнату тысячами солнечных зайчиков.
По-девчоночьи взвизгнув, как в детстве во время купания в реке, я бросилась в его объятия.
Всем телом, нагим, открытым, я припадала к его телу. Мои плечи щекотно прикасались к его плечам. Его язык скользил в мой сладострастно раскрытый для бесчисленных поцелуев рот. Опустив руки, я схватила его член.
Он прижал меня к стене. Его плоть чудесными, заставляющими меня смеяться от наслаждения, толчками входила в меня. Он взял меня стоя. Обхватив его обеими руками за шею, я покусывала его ухо.
Когда все было кончено, я в истоме опустилась перед ним на колени. Его член, влажный и гибкий, оказался у меня во рту. Я с жадностью впитывала его семя языком, небом, губами.
Соскользнув на ковер, мы отдыхали, не прерывая объятий и поцелуев. Затем снова поднялись.
Он брал меня стоя пять раз. Давно я так не наслаждалась.
Наконец он прилег на ковер, слегка потянув на себя одежду. Он закрыл глаза. Не желая терять для себя его тело, я прилегла рядом, обхватила его, просунула голую ногу между его ногами. Поцелуи наши становились слабее. Наконец глаза закрылись. Мы оба задремали.
Жаркое солнце, щедро бросая свои лучи в распахнутое окно спальни, согревало золотистым светом наши нагие тела, сплетенные в объятии.
Должно быть, мы проспали около часу. Я очнулась от его голоса, в задумчивости проговорившего:
– Рио-дель-Оро – золотая река…
Его пальцы блуждали в моих светлых волосах.
– Ты можешь говорить только по-испански, я понимаю, – шепнула я.
Я осторожно высвободила свои волосы из его рук. Затем присела и медленно покрыла своей теплой золотистой гривой его член.
– Мы должны начать сначала, – прошептала я.
И мы снова отдались друг другу, перекатываясь на ковре.
Затем снова лежали молча, довольные полученным наслаждением.
Мы не говорили, говорили наши тела, наши губы и глаза.
Колокольчик призывал к обеду. Я вскочила. Он медленно поднялся.
– Как быть? – спросила я.
Разумеется, мы нисколько не волновались. Ведь мы вовсе не попали в безвыходное положение. Он мог выйти со мной. Я была свободна и среди близких. Меня не осудили бы. Впрочем, Санчо мог уйти раньше меня и спуститься в столовую.
Но он предпочел вариант простой и неожиданный.
Он быстро оделся. Проворно оперся ладонью о подоконник, и по-мальчишески спрыгнул в сад.
Я невольно вскрикнула и прикрыла рот ладонью. Затем бросилась к окну. Он уже стоял внизу и приветственно вскинул руку. Неужели он приземлился прямо на ноги? Да, в ловкости всех родов ему нельзя было отказать.
Я вымылась в туалетной комнате и принялась одеваться, напевая.
Я чувствовала себя легкой, как птица.
Я не стала звать горничную и оделась сама. Свои золотистые волосы я распустила по спине и плечам, перехватив на затылке голубой шелковой лентой. Несколько вьющихся прядок озорно выбивались вдоль щек. Я наложила на лицо легкий грим, снова очертив глаза лиловым.
Весело и легко, вприпрыжку сбежала я по лестнице вниз.
В столовой уже собрались все. На меня обратились восторженные и восхищенные взгляды.
Что-то странное почудилось мне во взгляде Брюса Карлтона. Я готова была биться об заклад: он уже с трудом подавлял возникающее влечение ко мне.
– Какой туалет, ваша светлость! – воскликнула донья Инес.
Я знала, что эта пожилая дама никогда и ни за что не станет осуждать меня. Любое мое чудачество она воспримет скорее как предмет для подражания.
– Вы собираетесь в таком виде на гулянье? – иронически поинтересовался Брюс.
– Да, разумеется. – Я даже не посмотрела на него.
– Но здесь принят несколько иной стиль. – Кажется, впервые за все время нашего знакомства Брюс Карлтон удостаивал меня беседы.
Обычно Брюс не говорил со мной, нет, он просто утверждал некие истины. Он всегда оказывался прав. Я всегда уступала. Но сегодня впервые было иначе.
– Значит, здешний стиль изменится, – спокойно ответила я.
– Да, Брюс, – поддержала меня Коринна, – и я первая последую за Эмбер.
Отец смотрел на нас с улыбкой.
– Как жаль, что молодость моя миновала, – заметил он. – Мне остается только завидовать молодым.
– Скорее жалеть о своей минувшей молодости должна я, – вмешалась донья Инес. – Женщины увядают быстро, мужчины же долго остаются молодыми.
– Все зависит от самой женщины, – сказала я, – от того, как она одевается, как ведет себя. Если уж решила выглядеть старухой, она будет выглядеть старухой и в двадцать лет. Позвольте мне заняться вами, милая донья Инес, и сегодня на гулянье вы не узнаете себя.
