Анна опустилась на колени возле ложа Джона.
– Он бледен, как привидение, – сказала она, – но все еще горячий.
– А дыхание? Быстрое или медленное?
– Быстрое и неглубокое, – ответила Анна, глядя, как поднимается и опускается обнаженная грудь Джона.
– Миледи, загляните в маленький саквояж в изножье кровати. Видите его? А теперь достаньте мой карманный набор хирургических инструментов. Достали?
– Да, – ответила она, пристально глядя на небольшой, тщательно закрытый футляр.
– Видите скальпели?
Она щелкнула застежкой на затейливой крышке и заглянула внутрь.
– Вижу несколько металлических предметов. Из них мне знакомы только ножницы.
– Там есть три ножа с костяными ручками.
– Да, – ответила Анна, с ужасом глядя на инструменты. – Но ради Бога, я сначала дам ему макового отвара.
– Нет, если он его выпьет, захлебнется собственными рвотными массами.
Анна впала в отчаяние, и ее снова начала бить дрожь.
– Вы слушаете, миледи?
– Да.
– Очень важно действовать быстро. Надо поскорее вскрыть бубоны, чтобы выпустить дурную кровь, потому что боль будет очень сильной.
Она яростно ухватилась за эту мысль:
– В таком случае позвольте мне пустить ему кровь. Я могла бы использовать для этого пиявок. Я лечила таким образом подагру своего отца.
– Если у вас не хватает духу произвести эту хирургическую операцию, леди Анна, тогда вам лучше снова начать молиться за спасение его души, а я вернусь к своим пациентам.
– Подождите, доктор!
– Только если услышу, что вы набрались мужества дать ему надежду на жизнь, но, умоляю вас, не мешкайте.
– Я не стану медлить.
– Сначала вскройте бубон у него на шее, миледи, но сделайте это поскорее. Вы должны убрать от него нож прежде, чем он начнет метаться.
Она почувствовала, как участилось ее дыхание. Мысль о том, чтобы вонзить нож в тело Джона Гилберта, была невыносима. Как можно резать по живому человека, который ей дороже жизни? Однако выбора у Анны не было.
Почти теряя сознание, Анна протянула левую руку к щеке Джона. Ее большой палец прошелся по его скуле, сильно нажимая на нее так, что бубон на его шее оказался хорошо виден.
Он тихо застонал, почувствовав этот нажим, и окликнул ее по имени. Она склонилась к самому его уху.
– Я здесь, Джонни.
– Что там за телячьи нежности? – одернул ее доктор. – Вы готовы, миледи?
Анна сделала глубокий вдох.
– Да.
– Тогда режьте!
– Да поможет мне Господь, – прошептала Анна и отпрянула, почувствовав под ножом его плоть и увидев, как огромное вздутие раскрылось, словно чудовищный красный рот. Анна настолько быстро вынула нож из раны, что он выпал у нее из руки, и кончик его сломался, упав на пол.
Джон издал дикий животный крик, он уставился на Анну и попытался увернуться от нее, но она надавила на него всем своим весом и удерживала его голову изо всех сил до тех пор, пока его тело не обмякло и он не затих.
– Я убила его! – выкрикнула Анна, рыдая.
– Нет, он жив, клянусь, – успокаивал ее доктор. – Он просто потерял сознание. И это милосердно. А теперь говорите скорее. Какого цвета его кровь?
Из раны сочилась густая черная кровь.
– Сначала шла черная, а теперь красная.
– Хорошо, – сказал доктор. – Нет зеленого перерождения и некроза, который означал бы неминуемую смерть. Вы очень отважны, миледи, но поторопитесь. Вам предстоит вскрыть еще два бубона.
Анна взяла второй нож с костяной рукояткой и каждый следующий раз производила вскрытие бубона с большей скоростью и ловкостью. Когда дело дошло до паха, Анна подивилась, что в состоянии сделать такую операцию совсем близко от его детородных органов, которые совсем недавно она так любовно ласкала. После той ночи она готова была их лелеять особенно нежно.
И тут, прежде чем Джон пошевелился, доктор приказал Анне прижечь раны.
– А теперь, миледи, я должен вас покинуть и отправиться к другим, – решительно заявил доктор Уиндем. – Какой-то безмозглый паяц пустил слух, будто черная оспа защищает от чумы, и лондонский люд устремился в городские бордели. Я спасу столько людей, сколько смогу, от меньшего зла, хотя трудно отговорить человека воспользоваться столь приятным методом лечения.
Анна выразила доктору свою благодарность и снова взялась за губку, окунув ее в прохладную смесь из уксуса и розовой воды, и принялась обтирать ею тело Джона и его подстилку.
Через несколько часов лихорадка его стала заметно спадать.
И впервые за эти дни на душе у Анны полегчало, и она смогла подумать о причудливых поворотах судьбы после того, как отец отдал ее в руки Джона Гилберта. Она узнала о жизни и смерти больше, чем за всю предшествующую жизнь, а еще больше о любви. Странной была эта любовная страсть. Анна воображала, будто это всего лишь набор нежных слов, ароматов, драгоценностей, остроумная беседа за игрой в карты, легкая жизнь, защищенная от грубой действительности.
Но теперь она знала, что любовь чревата печалями и слезами, сомнениями и неожиданностями. Если любишь по-настоящему, надо быть готовой принести себя в жертву любимому.
Теперь Анна любила Джона Гилберта во много раз сильнее, чем прежде, и связала себя с ним навсегда.
Снаружи, за дверью каюты, на мягко покачивавшейся палубе она слышала крики чаек и звук весел, царапающих уключины, когда маленькая лодочка причалила к берегу неподалеку.
Анна решила, что останется бодрствовать до рассвета и восхода солнца, и лишь тогда, если Джона снова не будет лихорадить и ему не станет хуже, она заснет.
Обхватив руками колени, Анна сидела, не сводя глаз с больного. Это было долгое бдение, она нисколько об этом не жалела.
Анне казалось, будто она слышит, как шелестят на деревьях листья в Уиттлвудском лесу, словно лес был рядом, и как медленно пробуждается деревня. Она представляла себе толстые стволы деревьев, стоявших на берегу ручья, и два тела, мужское и женское, прижатых друг к другу и колеблемых неспешным течением. Мужчиной был Джон Гилберт, а женщиной Анна Гаскойн.
Кто-то где-то давным-давно предопределил их встречу и любовь. Все, что она предприняла, чтобы избежать этого, не имело значения, потому что они с Джоном Гилбертом были созданы друг для друга.
Анна склонилась к нему и дотронулась рукой до темной щетины на щеке, нуждавшейся в прикосновении бритвы больше, чем когда-либо, и почувствовала, что щека прохладная. Он слегка поежился от ее прикосновения. Анна разделась, легла рядом с ним, обняла и прижала к себе его нагое тело, баюкая его в своих теплых руках.
– Я так тебя люблю, Джонни, – прошептала она ему на ухо.
