Комната закружилась у нее перед глазами. Только Пик оставался неподвижным и невозмутимым центром этой карусели. Ее покорил его теплый взгляд.
— Я сказал, мы не можем заниматься любовью, пока не поженимся.
— Я думала, ты избавился от этой глупости! Ник, послушай. Пожалуйста. Даже если ты действительно любишь меня, это продлится недолго, лишь до тех пор, как нагрянут кредиторы.
— Я счастлив здесь, с тобой, и мне ничего не надо, кроме кухонного стола и горшка с тушеным мясом.
Господи, он опять стал похож на себя прежнего. Молодой и надеющийся. Ее глупый Ник. Человек, которого она всегда любила.
— Это нереально. Просто нереально. А что будет с твоей семьей? От тебя зависит жизнь брата и сестры. Тебе нужно заниматься своими имениями. Твоя семья просто возненавидит меня. Они все возненавидят меня, а потом и ты будешь ненавидеть меня вместе с ними.
— Откуда у тебя такие мысли? — Ланкастер загадочно улыбнулся.
— Я жила в семье, которая более пятнадцати лет находилась в долгах. Ни о чем другом, кроме этого, там не говорили. Деньги. Деньги. Можем мы позволить себе новые платья? Нет. Но если новое платье поможет мне найти хорошего мужа, тогда как? Если мы продадим ковры, соседи заметят? Если они заметят, не станут ли их сыновья косо смотреть в нашу сторону и сторониться брака со мной? Но если мы не продадим ковры, мы потеряем лошадей, а это уже будет трудно скрыть.
— Син…
— Тут не до любви, Ник, если ты не можешь заплатить прислуге. Или когда твоя мать каждый вечер плачет над чашкой чая, а сестра вынуждена выйти замуж за лавочника и тем самым прекратить свое существование в глазах светского общества. Много лет я была проклятием для своего отчима. И не хочу стать твоим проклятием.
Во время разговора Ник не сводил с нее глаз и теперь продолжал смотреть ей в лицо.
— Я знаю, что такое жертвовать собой ради семьи, Син. Поверь мне, я правда знаю. Я понимаю свой долг и обязанности.
— Тогда ты должен знать, что мы не можем пожениться.
— Посмотрим.
— Мы не будем смотреть.
В горле у Синтии закипали слезы, собираясь в такой комок, который было трудно проглотить. Как он может быть таким глупцом? Таким милым и ужасным глупцом?
Синтия вырвала свою руку и убежала от него и его несбыточных сказочных надежд.
Она чувствовала холодный пол даже через чулки, у нее окоченели ноги, но Синтия продолжала ходить по комнате. Было уже поздно, завтра им предстоял еще один ранний подъем, но спать она не могла. Она даже сидеть спокойно не могла.
Она долго плакала, сбежав в свою комнату, а когда Слезы высохли, стала фантазировать.
Что, если они действительно поженятся? Возможно, его поместья смогут приносить больше прибыли, если вести хозяйство экономно. Возможно, есть ювелирные украшения, которые можно продать. А может, и сейчас доход вполне приличный, просто семья живет на широкую ногу.
Эти мысли больше часа будоражили ее. Она даже присела за небольшой стол и нарисовала их с Ником. Они держались за руки и шли по залитой солнцем тропинке.
Как это все смешно!
Спасибо, Господи, что поднялся ветер, от которого загрохотали ставни. Когда холодный воздух проник в щели и зашелестел бумагами, Синтия очнулась. Ее взгляд упал на открытый шкаф и на висевшие там два платья.
Два платья, одно из которых больше напоминало тряпку.
Одна пара потертой и настолько потрепанной обуви, что теперь уже трудно было определить, какого цвета была когда-то кожа.
Один халат, один корсет, одна нижняя юбка, одна сорочка, пара штопаных чулок.
Вот и все, что у нее есть. Вот это она возьмет в качестве приданого.
А Ник?
Она медленно обвела взглядом холодную пустую комнату. Нику явно требуется намного больше того, что может предложить она.
И вот теперь, замерзшая и сердитая, Синтия мерила шагами крошечную комнатку, удивляясь, что ее планам о пылком романе суждено иметь такое печальное завершение.
Хотя чему тут удивляться? Она с самого начала боялась именно этого. Благородства джентльмена.
— Черт возьми, — пробормотала Синтия, сжав кулаки.
Мужчины с их дурацким благородством. Господи, это сведет ее в могилу.
Из-за благородства она превратилась в часть движимого имущества, которым можно расплатиться за карточный долг. Теперь благородство разрушит ее планы и убедит стать пожизненной обузой для семьи Ника.
Нет, она этого не допустит. К черту благородство Ника. У нее тоже есть, благородство. И планы. И мечты, и желания. Ей хотелось чего-нибудь простого и хорошего, прежде чем она покинет это единственное знакомое ей место на земле. Она честно сказала, чего ей хочется, и Ник не может теперь менять правила.
Сложив руки на груди, Синтия оглянулась на дверь, что вела в его спальню. Полчаса назад он стучал, но она не откликнулась на его стук. Интересно, он спит сейчас? Наверное, решил, что она согласилась с его благородными планами?
Он все еще спит обнаженным?
Синтия вздернула подбородок и сбросила ночную рубашку, потом прищурилась и стянула с ног чулки.
Пусть он лучше заткнется со своим благородством.
Ник предавался чудесным мечтам, когда скрипнули половицы, и это вывело его из мечтательного состояния. Этот скрип поселил страх в душе и вызвал напряжение в теле.
— Кто здесь? — крикнул он, вставая с кровати.
— Это я, — послышался тихий голос.
Ланкастер сделал глубокий вдох и на выдохе избавился от напряжения. Он увидел смутное очертание Синтии в свете тускло мерцающей ночной лампы.
— Син, с тобой все в порядке?
— Да.
— Ты готова поговорить?
— Нет, — резко ответила она.
— Так ты планируешь убить меня?
Ланкастер нахмурился.
— Наверное, нет.
Теперь ее голос звучал ближе. Ник скосил глаза в сторону ее голоса и, протянув руку к лампе, сделал огонь ярче. А в следующую секунду едва не проглотил язык.
Она была обнаженной. И шла прямо к нему.
— Нет, — с трудом произнес Ник. — Точно, нет. Синтия прищурилась и продолжила движение, ее грудь трепетала.
— Я сказал тебе, что мы не будем заниматься этим.
— А я сказала, будем.
Она остановилась в шаге от него и подняла руки вверх, словно хотела, чтобы он лучше рассмотрел ее.
Но Нику этого и не требовалось, он и так все прекрасно видел. Он видел, как напряглись ее соски от прохладного воздуха в комнате, искушая его язык. Округлые бедра, которые так и просились в его объятия. Темный треугольник волос, прикрывавших женское естество. Он уже: представлял, как проникает в ее тело, как сжимается ее лоно, плотно обхватывая его.
