Куртка оказалась там, куда Лэр ее повесил вечером. Надев ее, он хоть немного согрелся.
– Четыре ливра. По крайней мере, так они говорят. Когда я пошел, Эймер спорил с ними о сумме. А что вы думаете о Симоне Карле?
Лэр провел рукой по волосам.
– Будем ждать.
Де Фонтен помедлил перед полированным стальным зеркалом над умывальником, коснулся рукой трехдневной щетины. Взяв расческу, несколько раз провел по непослушным волосам.
– Скоро полдень, – сказал Альбер. – Если он не приедет?
Лэр резко оборвал слугу.
– Если он не приедет, нам придется заняться поисками. Нужно заплатить кредиторам, – он расправил плечи, глянул на Альбера, который смотрел на кровать Лэра. – Иди и угости Риго вином. Скажи, что я спущусь через минуту.
Альбер исчез за дверью. Лэр подошел к кровати, склонился над прячущейся под одеялом Николетт.
– Надеюсь, ты теперь никуда не убежишь, ma cherie…[14]
– Он ушел? – голос Николетт был едва слышен из-под одеяла.
– Да.
Она медленно выбралась на свет божий. Мягкий смех Лэра и поцелуй в шею смутили ее.
– Нет! Не смотри! У меня такой вид!
– Ты прекрасна. Пахнешь, как сама любовь. И как сама постель. Мне очень хочется остаться, – он нежно коснулся ее волос. Затем пошел к двери, на пороге помедлил. – Не забудь. Ты принадлежишь мне.
Николетт отбросила одеяла, дрожа от холода, подбежала к ночному горшку.
Как странно! Чувство вины не преследует ее. А чувство греха? Оно прекрасно!
Николетт быстро оделась и начала прибираться в комнате.
Она замыла пятна на простыне, взбила матрац, набитый птичьим пером, повесила одеяла на веревку, чтобы они просохли, нашла на полу и аккуратно сложила на скамье рубашку и тунику Лэра, вытерла лужи на полу, поставила чудовищно тяжелый котел обратно на решетку в камине, опорожнила ночной горшок на помойку за окном, поставила пустые ведра за дверью. Все это она делала с удивительной сосредоточенностью и, лишь наведя порядок, присела на кровать и перевела дух. Затем вышла из комнаты.
В зале и в кухне было пусто. Она решила, что все отправились смотреть ритуал передачи префекта Симону Карлу и побежала во двор. Ворота, отделяющие наиболее укрепленную часть замка от внешнего двора, были распахнуты настежь. Во втором дворе собралась толпа.
Утро посеребрило башни замка изморозью. Николетт, дрожа от холода, сложив руки под грудью, пробиралась сквозь толпу. До ноздрей донесся запах дыма. Главные ворота были тоже открыты. Николетт увидела всадников, скачущих по лугу за стенами Гайяра. Люди во дворе переговаривались, некоторые открыто кричали:
– Смерть Понсу Верне!
– Этот ублюдок Симон Карл!
– Покончить с негодяями!
Политика кулака бывших управляющих была хорошо знакома многим собравшимся. Лай собак вносил свою лепту в громкоголосое возмущение, дети вертелись под ногами взрослых.
Николетт пробралась поближе к сторожевым башням. Очутившись в первых рядах зрителей, увидела Лэра, окруженного людьми, рядом Эймера и Риго. Четверо стражников несли небольшой ящик, перевязанный веревками. Николетт подумала, что это выкуп.
Дора, Жозина, Мюетта и повар заметили девушку.
– Ты опоздала! – закричала Дора.
– Да, – добавила Жозина. – Пропустила все!
Мюетта покачала седой головой.
– Из этого не выйдет ничего хорошего. Волки все равно будут есть овец. Сеньор будет сожалеть о том дне, когда не повесил этого борова Верне, – она направила на Николетт свои маленькие карие глазки. – Где твой плащ, детка?
– Мне показалось, что во дворе не очень холодно, – солгала девушка. – Все прошло мирно?
– Да, – ответила Дора.
– Если не считать того, что слов было сказано немало, – уточнил повар, который среди женщин походил на жирного петуха среди кур.
– Все равно ничего хорошего не выйдет, – упорствовала Мюетта.
– Чушь – все к нашему благу, – пробасил повар и грубо рассмеялся. – Вот теперь-то я расплачусь с мельником. Великодушие так и распирает меня – могу заплатить ему половину.
Лэр и сопровождающие его люди вошли в замок, за ними ликующая толпа, слуги, приплелась даже Мюетта.
Ящик поставили на длинный стол. Улыбающийся Лэр де Фонтен открыл его и в присутствии собравшихся пересчитал деньги. Тут же раздали самые важные долги. Эймер, сидя рядом с сеньором, тщательно заносил все в расходную книгу.
Дождались своей очереди и лесники. После жаркого спора они согласились на три ливра – с учетом стоимости дров на следующую зиму.
На исходе дня ящик унесли на второй этаж в комнату сеньора. Вечером Николетт и Лэр поднялись наверх. Хотя Николетт и была дочерью герцога Бургундского и женой старшего сына короля Франции, она никогда не видела столько золотых монет сразу. Ее долги всегда оплачивались другими – сначала родителями, потом министрами короля. Она рассмеялась, когда Лэр взял горсть золота и бросил на кровать, где устроилась «его леди».
Итак, слуги смогут поменять одежду и не будут больше походить на нищих. Купят новую обивку, портьеры, кастрюли и многое-многое другое.
Позже, когда Лэр, лежа рядом, обнял Николетт, она неожиданно стала серьезной.
– Мы должны отремонтировать часовню. Де Фонтен расхохотался.
– Чтобы замолить наш грех, нам придется построить собор.
– Не шути такими вещами, – нахмурилась Николетт. – Нужно поблагодарить Бога, чтобы он послал нам удачу.
Де Фонтен ничего не ответил – еще будет время поговорить и об этом. Ремонт часовни занимал мысли Лэра намного меньше, чем сладость губ Николетт и прикосновения нежного тела, доверчиво прижавшегося к нему.
В течение нескольких дней купцы Андлу не раз наезжали в Гайяр, обсуждая поездку в Жизор.
В кухне постоянно говорили о предстоящей ярмарке. Дора и Жозина бывали в Жизоре еще до того, как лордом Гайяра стал Лашоме. Служанки сопровождали тогда старого де Гантри с женой и теперь рассказывали о ярмарке в самых ярких красках. Поэтому Николетт вбила себе в голову, что и в этот раз ее подруги обязательно должны поехать. Лэр, конечно, не мог отказать «своей леди» ни в чем. Но что касается самой Николетт… Ведь она должна носить еду «узнице Гайяра» каждый день, и это дело нельзя поручить никому из слуг. Жизор был не так уж далеко – всего двадцать лье, но телеги торговцев, нагруженные товаром, едут с черепашьей скоростью. Если даже отправиться до рассвета, то только во второй половине дня караван сможет достичь Жизора.
Так что Николетт, глубоко огорченная, отказалась от мысли о поездке. За день до ярмарки Лэр привел ее в кабинет Эймера, поскольку старый клирик куда-то вышел. Осыпав ее поцелуями, Лэр спросил:
