— Чем вас угостить? — заикаясь, спросила она.
— Я умираю от жажды.
— Вам воды или лимонада?
— А пива нет в доме?
— Сначала я должна проверить ваше удостоверение личности.
Он засмеялся. Ей вдруг стало легко, нервозность пропала.
Они вынесли стаканы во двор, заросший высокой неподстриженной травой, — Нолаби не пользовалась газонокосилкой, уделяя главное внимание саду. Глядя друг на друга, они лениво покачивались в качалках.
— Вы знаете моего брата Пита? — спросил Дуайт. — Питер Хантер. Он юниор в школе Беверли Хиллз.
На какое-то мгновение ей стало нехорошо. Эта ее идиотская незаслуженная репутация в школе!
— Нет, — пробормотала она и покачала головой. Дуайт коленом коснулся ее ноги. Рой задрожала, и все ее дурные предчувствия разом улетучились. Он наклонился и слегка коснулся губами ее губ. Все мысли и ощущения Рой сосредоточились на этом деликатном прикосновении, ей показалось, что соединились их души.
Открылась передняя дверь, и из нее вышла Нолаби, напевая новый популярный шлягер. Качнув синим тюрбаном, который она оживила большим искусственным бриллиантом, Нолаби произнесла:
— О, у вас тут компания.
Рой познакомила их. После нескольких минут непринужденной и благожелательной беседы Нолаби сказала:
— У меня жарится пара цыплят на обед. Для трех женщин это многовато. Я буду рада, Дуайт, если вы поможете нам одолеть их.
— Я не хочу причинять вам лишние хлопоты, миссис Уэйс.
— Хлопоты? Мы сейчас сядем здесь, на крыльце, и устроим пикник.
— В таком случае я с удовольствием останусь.
Когда он разговаривал по телефону со своей матерью, Рой шепнула:
— Мама, ведь правда он очень похож на Вэна Джонсона?
— Гм… может быть, немного… Ну, скажем, нос и подбородок… Да, теперь я вижу, что похож.
В шесть часов приехала Мэрилин, красивая и эффектная даже без косметики. Чуть подкрашены губы да собраны и конский хвост волосы. Через несколько минут подкатил Джошуа Ферно на своей оригинальной английской машине.
Во дворе не было мебели, все пятеро уселись на низенькую цементную стенку и занялись горячими, хрустящими цыплятами и бисквитами с медом. Рой обратила внимание, что мистер Ферно разместил свое грузное тело рядом с Мэрилин. Впрочем, об этом незначительном факте она тут же забыла, осознав, что сидит совсем рядом с Дуайтом и что их руки время от времени соприкасаются.
После ужина мистер Ферно предложил Дуайту подбросить его домой.
— Но ведь вы еще не хотите уезжать, правда? — сказала Рой.
— Рой, разве ты забыла? — наставительным тоном сказала Нолаби. — Ведь мы должны быть у Морганов.
Рой никогда не любила ходить к этим суматошным немолодым супругам и с укором посмотрела на мать. Когда мужчины отъехали, она спросила:
— Мама, ну зачем ты это сделала?
— Рой, ты должна твердо усвоить правило: не давай парню повод считать, что у тебя в мыслях только он. Пусть немного побегает за тобой. А Дуайт скоро появится здесь, вот увидишь.
Пророчество Нолаби сбылось. В последующие пять дней, которые были такими же жаркими, Дуайт приезжал после полудня и по приглашению Нолаби оставался на ужин.
У него не было автомобиля. Ограниченные пределами дома и двора, Рой и Дуайт вынуждены были вести себя степенно и благопристойно.
Обитый темно-бордовой парчой мягкий диван, купленный на гонорар за «Остров», был вполне удобен для объятий и поцелуев, но в эти жаркие вечера гостиная превратилась в магистраль, по которой Нолаби и Мэрилин без конца сновали то за чаем со льдом, то за лимонадом.
Единственный раз за закрытой входной дверью им удалось по-настоящему горячо обняться и телом почувствовать тело, однако и здесь Нолаби не дала им до конца насладиться ласками и поцелуями, включив тусклый светильник на крыльце.
— Дуайт, я услышала, что вы уходите.
Когда Дуайта не было рядом, Рой постоянно думала о нем. В эти сладостные мечты иногда врывалась обжигающая холодом мысль: что с Алфеей?
За все время их дружбы они разлучались только однажды и всего на один день. Это случилось в прошлое Рождество, когда Каннингхэмы втроем отправились в край озер и гор, чтобы, как мимоходом пояснила Алфея, покататься на лыжах.
Жаркие августовские дни миновали. Вынужденная разлука с подругой все более омрачала Рой жизнь. Досадно потерять человека, которому можно доверительно рассказать о новых удивительных эмоциях, захлестнувших ее сейчас. Но еще больше угнетало ее сознание того, что Алфея тоскует по ней даже сильнее, ведь у нее по крайней мере был Дуайт.
Все-таки надо ей позвонить, размышляла Рой. Но всякий раз, придя к такому решению, она слышала язвительный голос Алфеи и ее слова о трусости Дуайта. Телефон в комнате, украшенной грубой лепниной, продолжал молчать и казался иконой, которой не поклоняются.
Алфея позвонила утром во вторник.
— Привет, — пробубнила Рой. — Давно не виделись.
— Да, много воды за это время утекло, — после некоторой паузы сказала Алфея. — Фирелли в «Бельведере».
— Фирелли?! — Ты имеешь в виду того самого Фирелли?
— Именно его. Он приятель моих родителей. Они в Вашингтоне. Я ведь говорила тебе, что отец — служащий госдепартамента с символическим окладом. На меня сейчас свалилась обязанность развлекать маэстро.
— Твои родители действительно знают Фирелли?
— Через мою бабушку. Как там ты и Дуайт?
— Мы часто видимся, — осторожно сказала Рой.
— Тогда почему бы вам вдвоем не подскочить сюда и не провести здесь время?
— Звучит заманчиво, но я должна спросить Дуайта. — Затем Рой выпалила: — Без тебя была такая тоска зеленая.
— Аналогично, — сказала Алфея.
— Ты умница, что позвонила.
— Тебе понравится Фирелли… Не подумаешь, что он такой древний.
— У нас небольшая проблема: нет машины.
— Ну что ж, подвезу вас.
Повесив трубку, Рой откинулась на спинку складного стула, чувствуя, какой тяжелый камень свалился с ее души.
Известно, что Карло Фирелли — англичанин.
Его жизнь представляла собой открытую книгу — прославленную книгу. Тринадцатый ребенок бедного зеленщика, он был самым юным из претендентов на получение стипендии в Королевской музыкальной академии, дирижировал триумфально закончившимся концертом в присутствии одетой в черное королевы Виктории и отказался от рыцарского звания, предложенного ему и Георгом V, и Георгом VI.
Имя Фирелли было знакомо Рой по альбомам классической музыки, которая ей нравилась. Что больше всего поразило ее в знаменитом престарелом дирижере, так это его английский акцент — не какой-нибудь особо изысканный, а выразительный, музыкальный бирмингемский выговор.
