Совсем как вчера вечером…
Распрямив плечи и невольно поджав губы, она последовала за маркизом в центр зала.
– Надеюсь, я не стану полным посмешищем, – отрывисто произнесла она, становясь напротив маркиза в ожидании музыки. – Я еще никогда не вальсировала.
– Никогда?
Смешливые искры появились в его глазах.
– Я знаю па, – заверила Клодия, чувствуя, что краснеет, – просто никогда не пробовала танцевать вальс.
Он промолчал, выражение его лица не изменилось. Клодия неожиданно рассмеялась, а маркиз склонил голову набок, всматриваясь в ее глаза. Она понятия не имела, о чем он думает.
– Вы, должно быть, жалеете, что пригласили меня, – сказала она.
– Я уже слышал это от вас – когда вы позволили сопровождать вас в Лондон, – откликнулся он. – И по-прежнему ни о чем не жалею.
– Это не одно и то же, – возразила Клодия, пока вокруг собирались другие пары. – Я постараюсь не опозорить вас. Галантность не позволит вам взять приглашение обратно, верно?
– Пожалуй, я мог бы изобразить внезапный обморок или недуг посерьезнее – скажем, сердечный приступ. Но не стану. Признаться, мне любопытно посмотреть, как вы справитесь со своим первым вальсом.
Ее смех прервался, едва он обнял одной рукой ее талию и взял другой за правую ладонь. Свободную руку она положила ему на плечо.
О Господи!
Воспоминания о вчерашнем вечере нахлынули волной, заставили разрумяниться ее щеки. Определенно пора было подумать о чем-нибудь другом.
– Нам надо поговорить.
– Я должен извиниться?
Эти фразы прозвучали одновременно. Клодия поняла, что он имеет в виду.
– Ни в коем случае.
– Правда?
На этот раз они снова заговорили разом и с улыбкой умолкли.
С разговором предстояло подождать: начинался танец.
Долгую минуту Клодию терзал страх: па, ни разу не станцованные с партнером, вдруг выветрились из ее памяти. Но маркиз умел вести партнершу – это Клодия поняла, когда к ней вернулась способность мыслить. Она заметила, что он делает лишь самые простые движения и как по волшебству она повторяет их, не допуская вопиющих ошибок. Вести счет она старалась мысленно, но подозревала, что у нее шевелятся губы, и начала следить за ними.
– По-моему, вам уже нечего опасаться, мисс Мартин. Вы не выставите себя на посмешище, на нас никто не обратит внимание.
Выражение его лица стало таким скорбным, что она невольно улыбнулась.
– А тот, кто обратит, скоро изведется от скуки, – поддержала она. – В этом зале мы – самая непримечательная пара.
– А вот это уже удар по моему мужскому самолюбию! – заявил он, крепче обнял ее за талию и, стремительно закружив партнершу, прошелся через весь зал.
Клодия с трудом удержалась от вскрика и лишь рассмеялась.
– О, это было замечательно! – воскликнула она. – Но давайте не будем повторять. Или соблазн слишком велик? Ума не приложу, как мне удалось уберечь ноги, чтобы вы мне их не отдавили!
– Хм! – прокашлялся маркиз. – По-моему, это исключительно моя заслуга, мэм.
И он вновь быстро закружил ее.
Разгоряченная танцем Клодия рассмеялась: обмениваться шутками с мужчиной было для нее ново и увлекательно. С каждой минутой ее привязанность к маркизу крепла. В его глазах она видела неподдельное удовольствие.
А потом оно переросло в нечто большее – не просто оживление или удовольствие. Это было…
Нет, невозможно выразить словами.
Клодия уже знала, что этот момент запомнит на всю оставшуюся жизнь. И будет воскрешать его в памяти вновь и вновь.
Музыка продолжала играть, пары кружились, в том числе и Клодия с маркизом Аттингсборо, мир казался прекрасным и удивительным.
– Неужели уже все? – огорчилась она, когда музыка наконец стала замедляться – верный признак близкого финала.
Ее первый вальс. И скорее всего последний.
– Увы, ваш первый вальс вот-вот станет воспоминанием, – произнес маркиз, словно прочитав ее мысли.
Клодия вспомнила, что им надо поговорить серьезно, а не просто обменяться шутками и любезностями, как в танце.
– Лорд Аттингсборо, мне и вправду необходимо поговорить с вами. Может быть, завтра?
– Еще до вальса я то и дело поглядывал на вон те застекленные двери, – сообщил он. – А теперь они прямо-таки притягивают меня. Эти двери ведут на балкон. Где, что особенно важно, воздух прохладен и свеж. Если вы никому не обещали следующий танец, может быть, выйдем подышать?
– Не обещала, – ответила Клодия и направилась к распахнутым дверям и освещенной несколькими фонарями темноте за ними. Пожалуй, после вчерашнего она поступает неразумно…
Но маркиз уже предложил ей руку, и она приняла ее. Он провел спутницу через толпу гостей и вывел на балкон.
Сегодня все будет по-другому.
Им предстоит обсудить важные дела.
На балконе и вправду царила прохлада – особенно приятная для разгоряченных танцоров. Но оказалось, что удачная мысль ненадолго ускользнуть из душного зала посетила не только маркиза. На балконе уже беседовало несколько гостей.
– В парке зажгли фонари, – сказал Джозеф. – Может быть, выйдем и прогуляемся?
– Отлично, – учительским тоном произнесла Клодия, а Джозеф задумался: знает ли она, что умеет говорить двумя совершенно разными голосами? – Лорд Аттингсборо…
Она осеклась: маркиз накрыл ладонью ее пальцы, лежащие на сгибе его локтя, и повернулся к ней. Он просто обязан был заговорить первым: минувший вечер настоятельно требовал упоминания.
– В начале вечера вы были так же смущены, как я? – спросил он.
– Еще сильнее. – Привычка к откровенности не изменила ей.
– А сейчас не смущаетесь?
– Нет, – подтвердила Клодия, – но, возможно, потому, что здесь не видно, покраснела я или нет.
Фонари, освещающие парк, горели неярко. Джозеф свернул на извилистую дорожку, уходящую влево от дома.
– Вот и хорошо! – Усмехнувшись, он похлопал Клодию по руке. – И я не смущаюсь. О случившемся я вспоминаю с удовольствием и ничуть не жалею, хотя я был готов принести искренние извинения, если бы считал их необходимыми.
– Это ни к чему, – заверила Клодия.
Он уже не в первый раз задумался о том, не одиночка ли она по натуре. Возможно, такой пыталось представить ее мужское самолюбие. Клодия убедительно доказывала, что женщина способна вести насыщенную и исполненную смысла жизнь, даже если в этой жизни нет мужчины. С другой стороны, одинокими бывают не только женщины. Несмотря на многочисленных родных, друзей и знакомых, которыми Джозеф был окружен почти постоянно, несмотря на дни, заполненные делами, он остро сознавал свое одиночество.
Это чувство не могла развеять даже Лиззи, которую он любил больше жизни. Собственное признание изумило его. Ему недоставало женщины, которая сумела бы завладеть его сердцем. Но найти ее Джозеф уже не надеялся. И был почти убежден, что Порции Хант такая роль не по плечу.
