«Если Эдвард станет королем Англии, – размышляла Мадж, – возьмет ли он меня с собой ко двору?» Безусловно, король может держать свою любовницу возле себя, если того пожелает. С тревогой ожидая вестей из Франции, Мадж давала волю своей фантазии.
Первой новостью, достигшей Торнбери, явилось сообщение о вторжении шотландцев. Королева, в отсутствие короля наделенная властью регентши, мобилизовала войска под командованием графа Сюррея, вставшие на пути шотландской армии. Завоеватели потерпели сокрушительное поражение в местечке Флодден Филд. Даже их король был убит, что сделало сестру короля Генриха, Маргариту, регентшей Шотландии при ее малолетнем сыне.
Вскоре после этого по всей стране распространилось известие о том, что армия Англии обратила в бегство французские войска. Бой при Теруане, состоявшийся шестнадцатого августа, вскоре получил название «битвы шпор», поскольку, как говорили, английские солдаты не увидели ничего, кроме мелькающих шпор убегающих с поля боя французов.
В начале сентября Мадж получила письмо от леди Анны. Лорд Гастингс принял участие в «битве шпор» под командованием графа Шрусбери, дяди своей супруги. После этой схватки многих отличившихся джентльменов король Генрих посвятил в рыцари. Среди них был и Ричард Сэшеверелл, отчим лорда Гастингса, а также Уильям Комптон. Леди Анне не было нужды объяснять, кто это. Мадж было не совсем понятно, зачем она вообще его упомянула, тем более что дальше она сообщала о том, что вновь беременна. Ребенок должен был появиться на свет в начале следующего года.
Мадж радовалась за свою подругу. Если это будет мальчик, леди Анна сможет вернуться ко двору. Таков был их с супругом уговор.
В октябре король и бо́льшая часть аристократии вернулись в Англию, но прошло еще несколько месяцев, и весна 1514 года была уже в разгаре, а леди Анна родила сына, прежде чем к Мадж вернулся ее возлюбленный. Герцог Букингем прибыл в Торнбери в дурном настроении, проклиная все, начиная от превратившихся в болото дорог и заканчивая юным слугой, уронившим крашеный деревянный ящик. Его содержимое, дорогие заморские апельсины, рассыпалось по полу в спальне герцога.
Мадж, отослав мальчика, встала на колени и принялась собирать обернутые плоды. Собрав апельсины и вновь сложив их в ящик, она уселась на сундук, стоявший в изножье кровати. Полагая, что ей может понадобиться что-нибудь в качестве щита, Мадж схватила пухлую подушку с кисточками и прижала ее к груди.
Прежде ей дозволялось говорить со своим любовником без обиняков. Мадж твердила себе, что и сейчас ей не стоит нервничать по этому поводу. Если герцогу не понравится то, что она ему скажет, то пускай спит в одиночестве.
– Дороги всегда плохие, – начала Мадж, – а слуги часто бывают неуклюжими, особенно когда на них кричат. Какова настоящая причина вашего гнева, любовь моя? И что мне сделать, чтобы вас утешить?
Яростный взгляд герцога лишил бы мужества любого, но уже через секунду он смягчился, хотя его возмущение нисколько не остыло.
– Клянусь, Мадж, ноги моей больше не будет при дворе. Король Генрих – несдержанный и неблагоразумный молодой глупец.
С этих слов начался длинный перечень претензий, самой безобидной из которых было нежелание короля утвердить Букингема в должности лорда верховного констебля[18] Англии, претендовать на которую Стаффорды имели наследственное право. Более тяжким преступлением явилось возвышение королем сэра Чарльза Брендона, одного из тех «выскочек», которых Эдвард так часто поносил. Сначала король пожаловал Брендону титул виконта Лайла, принадлежащий по праву наследования молодой женщине, с которой Брендон был помолвлен. Потом без всяких видимых причин, за исключением откровенного покровительства своему фавориту, его величество возвысил Брендона до ранга герцога Суффолка.
– А самый вопиющий произвол состоит в том, – продолжал жаловаться Эдвард, падая на стул, – что его величество назначил своего бывшего духовника, Томаса Уолси, архиепископом Йорка. Еще один никто!
– Ну, по крайней мере война закончилась, – произнесла Мадж, играя кисточками на подушке и надеясь, что она сказала уместные слова. В конце концов, Англия победила Францию. – О да, теперь у нас мир.
Кислая мина герцога вполне соответствовала горечи в его голосе.
– И что же король собирается делать дальше? Уму непостижимо – выдать свою младшую сестру Марию, которая до недавнего времени была помолвлена с Карлом Кастильским, замуж за старого Людовика, короля Франции! Это будет частью соглашения с недавно побежденным врагом.
Мадж разглядывала вышитых на занавесях кровати геральдических животных, пытаясь найти способ переключить внимание герцога с этой сомнительной темы на что-нибудь другое. Занавеси были сделаны из шерсти тончайшей выделки, ткани еще более дорогой, чем шелк или бархат. Герцог оставался чрезвычайно богатым даже после того, как снабдил приданым двух дочерей.
– Я слышала, что леди Элизабет теперь графиня, – выпалила Мадж.
Муж Элизабет получил титул графа Сюррея, а его отец, прежде носивший его, был восстановлен в своем прежнем достоинстве – герцога Норфолка. Слишком поздно Мадж осознала, что они, должно быть, были возвышены одновременно с получившим титул герцога Суффолка Брендоном.
С побагровевшим лицом Эдвард вскочил со своего стула.
– Черт возьми! – выругался он, стиснув кулаки. – Это еще одна оплеуха, ибо именно герцог Норфолк возглавит делегацию, сопровождающую сестру короля по пути во Францию, где она выйдет замуж. Этой чести должен был удостоиться я! Я пока еще самый знатный аристократ в стране.
Поднявшись, Мадж подошла к нему.
– Но, любовь моя, вы бы, несомненно, не хотели снова попасть в эту дикую страну.
– Дело не в этом.
Она погладила пальцами его упрямый подбородок.
– Пусть в Англии появилось два новых герцога, но если с королем случится что-нибудь плохое, вы единственный герцог среди законных претендентов на наследование короны.
Эти слова ему явно были приятны. Он позволил увлечь себя к кровати.
– Именно так я и сказал Уэстморленду, когда им пожаловали титулы.
Мадж обмерла.
– Ах, Эдвард!
– Ничего страшного, дорогая. Граф Уэстморленд мой зять, в конце концов.
Этот молодой человек был женат на средней дочери герцога, леди Кэтрин, но Мадж не была уверена в том, что этого достаточно для его преданности.
– Одно дело говорить о пророчестве монаха со мной, – отчитала она герцога, – но совсем иное хвастаться об этом другим. Это не только неразумно, но может быть и опасно.
Эдвард уставился на нее, словно у нее выросла вторая голова. Затем он захохотал.
