— Все это так, — сказала Гвинет, — но бабушка не была бы бабушкой, если бы перестала вмешиваться в нашу жизнь.
— Да, ты права, — вздохнула Триш.
Возле спальни Гвинет они задержались еще ненадолго, и Триш спросила:
— А зачем, интересно, бабушке потребовалось, чтобы именно ты поговорила с Софи? Что ты можешь ей сказать такого, что не было сказано уже тысячу раз?
— Не знаю. Мне интересно другое — с чего Софи взяла, что моя жизнь сложилась так уж прекрасно? Найджел был офицером, а я — офицерской женой. Не такая завидная участь, как может показаться.
— Я давала ей читать твои письма. — При этих словах Триш слегка покраснела. — Бабушке я тоже давала их читать, Джерри разрешил мне это делать. Ведь ты писала так редко… Или я была не права?
— Нет, конечно же, нет. К тому же в тех письмах не было ничего особенного.
— Это верно, — наморщила лоб Триш. — Но твоя жизнь в этих письмах выглядела такой яркой, красивой. Мы все были рады за тебя.
На этом они расстались, и стоило Гвинет перешагнуть порог спальни, как улыбка, которую она так старательно сохраняла на лице весь вечер, растаяла без следа. Мэдди была в спальне, хлопотала, раскладывая и развешивая платья Гвинет. Все коробки были уже пусты и стояли сейчас в дальнем углу, одна на другой Одежда лежала пока что повсюду — на стульях, на столах, на кровати, и единственным свободным местом куда смогла присесть Гвинет, оказался пуфик перед туалетным столиком.
— Мисс Гленнингс такая милая, — щебетала Мэдди, не переставая заниматься своим делом. — Она обещала рассказать, какой должна быть горчичная настоящей леди. Да, у нее будет чему поучиться. Но ничего, я справлюсь, вот увидите.
Такая характеристика мисс Гленнингс очень заинтересовала Гвинет. В былые дни горничная бабушки наводила на слуг не меньший ужас, чем ее хозяйка.
— А еще она говорит, — продолжала Мэдди, аккуратно вешая в шкаф единственное вечернее платье Гвинет из красного бархата, — что ваша кузина, миссис Черчилль, с радостью поделится с вами своими нарядами, пока не прибыл остальной багаж.
— Значит, мисс Гленнингс рылась в моих коробках? — спросила Гвинет со смешанным чувством удивления и негодования.
— Нет, что вы, — запротестовала Мэдди. — Она просто показала мне, как нужно распаковывать вещи, вот и все. Да вы не волнуйтесь, я, конечно же, не сказала ей, что у вас нет других вещей, кроме этих. А с этим что прикажете делать?
В руках Мэдди оказалось то самое роскошное голубое пальто, которое оставила в библиотеке женщина по имени Грейс. По правде сказать, Гвинет совершенно забыла о нем.
— С пальто Грейс? — сказала она. — Да ничего. Отдам его, когда вернемся в Лондон.
— Мисс Гленнингс оно очень понравилось, — заметила Мэдди. — Видите эти пуговицы?
Гвинет присмотрелась внимательнее к полированным черным пуговицам. Каждая из них повторяла своей формой очертания дубового листа.
— Так вот, это пальто сшила очень известная портниха, мадам… мадам… — Мэдди наморщила лоб, припоминая имя. — Мадам Кэрри, или Карре, как-то так. Точно не скажу, это французская фамилия. Эта мадам из Парижа, а салон у нее находится на самой Бонд-стрит. Мисс Гленнингс сказала, что эта мадам шьет только для очень богатых людей.
О том, что это пальто сшито дорогим мастером, Гвинет подумала еще тогда, в библиотеке, но с тех пор произошло столько событий, что ей было не до пальто.
— Заверни его в какую-нибудь ткань и повесь в шкаф, — сказала Гвинет.
— А я не сказала мисс Гленнингс, что это не ваше пальто, — лукаво улыбнулась Мэдди.
Когда с одеждой было покончено и Гвинет осталась одна, она поднялась с пуфа и медленно прошлась по комнате. По пути она то и дело притрагивалась то к стулу, то к столу, то к шкафу. Ведь это всегда была ее спальня, с самого первого дня, когда она приехала в Хэддоу. Все здесь было знакомо — и каждая царапина на мебели, и цветастые ситцевые занавески, и покрывало на кровати. И ковер на полу был все тот же — большой, с широкими зелеными полями и яркими цветами, вытканными в середине. Гвинет вспомнила, что покойная мать называла этот ковер цветочной клумбой. Что ж, он и впрямь был похож на клумбу.
Казалось бы, Гвинет должна была чувствовать себя неуютно в этой спальне, предназначенной для юной девушки, почти еще девочки, но почему-то у нее не возникало этого ощущения. Напротив, ей было здесь спокойно и уютно, это был ее дом, и даже если бы в этой комнате водились привидения, они наверняка показались бы Гвинет вполне дружелюбными и симпатичными созданиями. Вещи, которые она привезла из Лондона, прекрасно вписывались в обстановку спальни, и это не удивительно, ведь примерно с такими же вещами она покинула когда-то этот уголок, отправившись в свои скитания. Свое старое место на туалетном столике заняли серебряные щетка и гребень, доставшиеся Гвинет по наследству от матери, здесь же приютилась шкатулка с иголками и нитками, и тоже на своем старом месте — возле самого зеркала. Гвинет не сомневалась в том, что сюда все это положила мисс Гленнингс, обладавшая завидной для ее возраста памятью.
Гвинет вдруг посетило странное чувство — ей показалось, что время повернулось вспять и она снова превратилась в юную девушку. Просто вышла из этой спальни на несколько минут — и вновь вернулась к себе.
Гвинет глубоко вздохнула и осторожно присела на край кровати, вся во власти воспоминаний о далеком — ах, каком далеком! — прошлом. Теперь Гвинет знала совершенно точно, что тот день, когда она покинула этот дом, был в ее жизни самой большой ошибкой. Триш сказала, что все радовались за нее, читая ее письма. Но что еще ей оставалось делать, кроме как писать эти письма-сказки?
Гвинет откинула покрывало и легла в постель. Ей вспомнились слова, которые любила повторять бабушка: «Никогда нельзя презирать человека за то, что он совершил в своей жизни ошибку, в которой покаялся».
Увы, она совершила ошибку, но так и не нашла в себе сил, чтобы покаяться в ней. Гордая.
К тому же она сумела своими письмами вскружить голову Софи, которая считает, что в жизни нет ничего веселее и приятнее, чем быть женой офицера. Что ж, и эту ошибку нужно исправлять, и теперь самое время подумать о том, как это сделать.
«Интересно, почему бабушка поручила мне поговорить с Софи? — думала Гвинет, удобнее устраиваясь на подушках. — Ведь я же блудная дочь, стыд и позор всей семьи. Чему может научить юную девушку такая женщина, как я? Или бабушка знает обо мне что-то такое… Ах, до чего же она хитра, моя бабушка! Хитра и предприимчива! Старается показаться мягкой, но на самом деле… Нет, меня не обманешь… Но интересно все же, что она знает обо мне?»
