веревку. В ответ на вопрошающий взгляд Леона, он объяснил простейшую конструкцию эффективного орудия пытки, которое, если допрос и дальше пойдет так вяло, предстояло применить.
Слишком активно пытаясь вмешиваться в дела инквизиции, Леон забыл сообщить, что лекарь к его жене уже прибыл и осмотрел ее, но установить причину плачевного состояния не смог. Несчастная Жанин продолжала метаться в бреду, и лекарь постарался хотя бы сбить жар, но и с этим до конца справиться не смог. Вивьен узнал об этом, лишь случайно спросив, и едва сумел сдержать всколыхнувшуюся злость на вездесущего старосту, который способен был лишь мельтешить без дела и бросаться бравадами попусту вместо того, чтобы сделать или сообщить хоть что-то мало-мальски полезное.
Тем временем Амори из Лилльбонна пребывал в конюшне без еды уже два дня. Питье ему давали всего раз в день по глотку из смоченной губки, и состояние его стремительно ухудшалось.
Леон сказал, что первое время сердобольные селянки, слыша его жалостливые мольбы и памятуя о том, что он помогал им когда-то, все же подкидывали ему в конюшню какие-то объедки, которые он тут же съедал. Лишь на второй день заключения Амори удалось отвадить их оттуда и заставить обходить конюшню стороной. Теперь же, когда Амори пережил два голодных дня, он говорил все более вяло, а молил о пощаде все более жалобно.
Ренар решил применить к нему новый вид пытки. Попросив у Леона как можно более аппетитную порцию еды, он прошел с ней в конюшню, сел напротив Амори и принялся с аппетитом уплетать кусок за куском ароматного жаркого. Глаза подозреваемого стали больше походить на звериные. Один раз он даже рванулся вперед к Ренару с целью заполучить хоть кусок, но короткая цепь не пустила его.
Ренар молчал, с интересом изучая реакцию узника. Амори облизывал пересохшие, искусанные в кровь губы, молил поделиться с ним хоть кусочком, взывал к Господу, а когда Ренар, не допив остатки воды, попросту вылил их в сено, Амори упал на колени и горько заплакал, не скупясь на страдальческие стоны.
– Вот из-за таких, как ты, о нас думают всякие ужасы, – тоном наставника заметил Ренар, пока допрашиваемый продолжал хныкать. – Ну вот чего ты стонешь, как роженица? Только народ пугаешь в округе. Я же тебя и пальцем не тронул!
Пока Ренар проводил свою изощренную пытку, Вивьен изучал книги Амори. Написаны они были на французском, латинском и греческом языках. В некоторых из них часть были вырваны последние страницы. На тех листах, что остались нетронутыми, никаких сатанинских ритуалов, разумеется, описано не было, но греческим Вивьен владел плохо, поэтому за эту часть книг поручиться был не готов. В одной из них на самой первой странице явно вручную был пририсован какой-то жук, но вряд ли это значило что-то существенное. Так или иначе, хвори, что сразила Жанин, нигде описано не было.Встретив Леона, первым делом он поинтересовался состоянием его жены.
Леон сразу же помрачнел и сказал, что Жанин вот-вот испустит дух, и лекарь ничем не сумел ей помочь.
– Он еще подле нее? – невзначай поинтересовался Вивьен.
– Отпустили, – покачал головой Леон. – Он сделал все, что мог. Теперь душа Жанин в руках Господа.
Вивьен выругался про себя.
– А о том, что Амори может лекарь понадобиться после окончания допроса, ты не подумал? – грозно прошипел он, на деле сетуя лишь на то, что лекарь не успел уделить ему около пяти минут и осмотреть рану на боку. Сам Вивьен лишний раз старался повязку не беспокоить, но чувствовал: дело плохо. И чем дольше будет длиться допрос, тем хуже оно будет становиться.
В ответ на его вопрос Леон лишь развел руками. Он, похоже, рассчитывал, что никакого лекаря для арестанта не понадобится: в своих мыслях он давно уже отправил его на костер. Воистину, как легко люди могут думать о сожжении, когда оно не грозит им самим!
К вечеру того же дня Жанин испустила дух, так и не придя в себя и не сумев исповедоваться местному священнику. Леон яростно ворвался в процесс допроса, когда Ренар сломал допрашиваемому второй палец на связанной цепью правой руке.
Крик Амори прервался яростным воплем Леона, который призывал уничтожить еретика, сгубившего его жену, прямо сейчас. Он размахнулся рукой, в которой был зажат камень, и был готов запустить его прямо в лоб виновника. Краткие уговоры не возымели эффекта. Остановить его Вивьен сумел, лишь вынув из ножен меч и пригрозив своевольному старосте отлучением от Церкви. Он напомнил о папском указе, говорившем, что любой, кто является помехой работе Святого Официума, будет осужден по всей строгости.
Амори умолял послушать его и продолжал твердить, что ничего не делал. Допрос было решено прервать.
Ренар предпочел все же набраться сил перед следующим днем, потому что понимал, что именно ему предстоит проворачивать рычаг и поднимать Амори на перекладине, подвешенным за руки. Вивьен попытался последовать его примеру, но боль, пусть она и изматывала, лишь подпитывала бессонницу и не позволяла погрузиться в сон. Через час беспокойного перемещения по кровати Вивьен все же поднялся и отправился ходить по деревне, размышляя. Селяне стремились не особенно попадаться ему на глаза, и сейчас он был этому только рад.
Ноги сами понесли его в дом Амори, а руки вскоре потянулись к той греческой книге, на первой странице которой он заметил жука. Что-то в этом рисунке не давало ему покоя.
Показания свидетелей при попытке отбросить ненужные толки, постепенно складывались в единую картину. Лес. Четыре заболевших. Предлог в виде сбора трав. Никаких романтических отношений между жертвами и травником. Жук.
Жук.
Вивьен распахнул глаза, схватил греческую книгу с собой и спешно направился в дом Леона, где держали тело покойной до похорон.
Преисполненный скорби староста открыл дверь, и не сразу сумел понять, чего от него хочет инквизитор. Однако когда Вивьен решительно вошел в дом и направился к телу Жанин, Леон, опешив, побежал за ним.
– Господин инквизитор, ну разве можно так? – причитал он.
– Те женщины, что заболели похожей хворью – они ведь все ходили с Амори в лес, так?
Леон тупо уставился на Вивьена, несколько раз моргнув. Вивьен нахмурился и подтолкнул:
– Так или нет?
– Так…
– Лекарь осматривал Жанин на предмет укусов?
Леон передернул плечами.
– Так ведь не было ничего примечательного. Ноги, руки, – он немного замялся, – и вообще все тело…
– Эти женщины, которые ходили с Амори на поляну – они ведь были в простых платьях?
Леон вновь моргнул.
– А в каких же им еще быть платьях, господин инквизитор?
