Ознакомительная версия.
– Ну, ты сказал! – хохотнул Павел. – Кринолинов уж лет тридцать как не носят, скажи хоть – турнюр, хотя они тоже вроде бы уж не в моде.
– Ладно, турнюр, – покладисто согласился Виктор.
– Но ты ошибаешься, – своим мягким голосом сказал Павел. – Эта девочка из тех, кто чем сильней разыграется, тем крепче увязнет. Она ведь в одно мгновение практически разработала план устранения Смольникова! Ты заметил? Умная, деятельная девчонка. И горячая штучка. Очень горячая!
– Да, я заметил, – ухмыльнулся Виктор, – как она на тебя глазами сверкала. Так бы, кажется, и съела! А когда про Спиридонову заговорила? Из-на-си-ло-ва-ли… – проговорил он по складам с издевкой. – А вот любопытно мне: она еще девка или уж обабилась?
– По идее, надо бы ее прибрать к рукам, – задумчиво пробормотал Павел. – Такие деньжищи, боже! Славное было бы подспорье для партии. Никаких эксов долго потом не понадобится.
– Она капиталами не распоряжается, все у отца, – рассудительно проговорил Виктор.
– Капиталы переходят по наследству, – покосился на него Павел. – Разве ты не знал? А товарищ Лариса, сиречь Марина, – единственная дочь господина Аверьянова.
Виктор повернулся к нему, глянул испытующе, но ничего не сказал.
Обычно на перекрестке около Лыковой дамбы сидел на своем раскладном стульчике, около жаровни с углями, стрелочник, переводивший трамвайные стрелки при помощи ломика. Однако сейчас его не было, и Виктор сообразил, что их не обогнал еще ни один трамвай – видимо, не ходили по случаю мороза, то-то извозчиков собралось так много.
– Хотя тут надо все хорошенько разузнать, – задумчиво продолжал Павел. – Может, там куча родственников наготове стоит, и вообще, мало ли какие ограничения на капитал наложены. Опять же, кто его знает, этот банк, не крахнется ли он со смертью владельца… Надо подключить наших юристов. Жаль, тут, в Энске, нет проверенных, своих среди крючкотворов.
– А Русанов? – подал голос Виктор. – Нельзя ли его как-то подцепить?
– Я его еще не встречал, но, говорят, он обычная центристская сволочь с либерально-монархическим уклоном. Играет в добрячка, рабочего защищает… Брехня, не верю таким. Лариса еще мягко сказала: не принадлежит, мол, к числу сочувствующих. А сынок его… Видел ты эту кисейную барышню?! За каким чертом Лариса его приволокла? От него же за версту разит меньшевизмом, а то и махровым монархизмом! Нет, ни ему, ни папаше доверять нельзя. Надо сделать так, чтоб и духу его у нас больше не было на собраниях.
– Не будет, нечего беспокоиться, – засмеялся Виктор. – Видел бы ты, как он деру дал. Небось в штаны наложил со страху. Нет, он больше не придет. И вообще, бояться его не стоит, слабак. Тамарочка куда покрепче будет…
– Да, – сказал Павел задумчиво. – Тамарочка нам подойдет.
– Сумеет, думаешь? – Голос Виктора звучал недоверчиво.
– Сумеет, сумеет, я таких видел, знаю. Из кисейных барышень иной раз удивительные штучки получаются! Ручонки в перчаточках, а не дрогнут на курок нажимать. Дамы – существа загадочные, ты мне поверь, – произнес Павел наставительно.
– Да знаю я баб! – буркнул Виктор. – Не учи ученого.
– Ты про баб, а я про дам, – поправил Павел. – Да вот, кстати, о дамах. Что мы будем с ней делать, а?
– С Шатиловой, что ли? – покосился на него Виктор.
– А с кем еще? Ведь она тебя видела…
– Видела. Так и что? Я в кудрях был да в дурацкой фуражке.
– Которую ты именно как дурак потерял, – пробормотал Павел.
– Ну и ладно, это псам полицейским ложный след. А что до Шатиловой… Ну ладно, она меня видела, но ни за что не узнает, если встретимся.
– Рискованно… И, главное, на дно не заляжешь. Ты мне сейчас в Сормове будешь нужен как никогда.
– Можно подумать, эта мадам там окажется, где я ходить буду. Что она, по распивочным потащится? На круг выйдет отплясывать? По оврагам будет таскаться, где мы якобы выпить собираемся? В подвал полезет, где печатный станок стоит? Не беспокойся. Не сойдемся мы с ней.
– А вдруг? – не отставал Павел.
– Слушай, вот какая мысль, – оживился Виктор. – Надо проверить ее. Причем там, где мы окажемся один на один. Взять да и появиться перед ней! Если узнает, я сразу и…
– Никаких «и», ты спятил! – чуть не закричал Павел. – Я только-только начал Шатилова к рукам прибирать. А если его жену убьют… Это же какое потрясение, ему не до наших дел будет!
– Думаешь, горевать станет? – усомнился Виктор. – Из-за бабы, что ли? Да небось другую найдет.
– Эх, простота ты, простота… – вздохнул Павел. – Хорошо тебе, простоте, на свете жить! Ладно, вон наши санки. Оставим этот разговор, мне надо подумать. Может, ты и прав, конечно. Может, так и надо – быть проще…
* * *
«До суда… до суда еще есть время…»
Шулягин протяжно вздохнул и повернулся на другой бок.
«До суда еще…»
Перевернулся снова.
– Чего пляшешь, фабрикант? – недовольно прошипел лежащий рядом карточный шулер Петька Ремиз. – Спать не даешь. Каждую ночь с тобой одно и то же, ровно воши тебя жрать начинают. Угомонись, добром прошу!
– Ладно, ладно, – чуть слышно выдохнул Шулягин. – Сплю! Больше не буду!
Сна – ни в одном глазу. Мысли кусают куда больнее, чем эти самые «воши»…
Тюрьма! Невеселое местечко!
Шулягин первый раз попал в тюрьму. Конечно, есть известная пословица: «Сколь веревочке ни виться, конец все равно будет!», но Шулягин очень долгое время был уверен, что пословица не про него сложена. Он, как тот колобок, знай уходил и от зайца, и от волка, и от медведя. Подвернулась хитрая лиса, вернее, хитрый лис, агент Охтин, подвернулся – проглотил колобка-Шулягина. Вот и сиди теперь здесь, будто Иона во чреве кита…
Тесно, душно и в то же время студено. По полу несет сквозняком, отвратительно пахнет хлоркой и негашеной известью. Параша в углу… тоже несет запашком. Ползают «свои» и «чужие», покусывают. Поганое место! Поганое!
А кормят чем?! У которых есть кто на воле, тем хоть получше тут жить. Шулягин же семьей не обзавелся. Надобности не было. А сейчас жалел… Приходила бы какая-нибудь тихая бабенка, принесла б когда маслица или свежую булку – не те черствые огрызки, которые приходится здесь грызть, – а то и колбаски чесночной, Шулягиным обожаемой более всего на свете. Хорошо соседу, шулеру Петьке Ремизу – к нему наведываются аж две бабы, и всякая норовит передачу пообильней, повкусней передать. Конечно, Петька не жмот, не жлоб, иной раз от него и Шулягину сладкий кус перепадает, а все ж не свое, не разъешься. Эх, выйти бы на волю! Сейчас бы в «Самокатном» тарелку щей со сметаной… чтоб поровну – щей и сметаны… да хлеба ржаного, только что выпеченного, кислого, да со шматом масла… Масло на горяченьком хлебе сразу подтает и легко впитается в ломоть… А из тарелки будет торчать острым краем мозговая кость баранья… Щи с бараниной, только с бараниной!
Ознакомительная версия.
