Непокорная фрау Мельцер - Якобс Анне

Какое мне дело, подумала Мари. Свекровь с мужем сами решили насчет дома и парка – ее не спрашивали. Она побежала через луг, чтобы ни в коем случае не столкнуться с Китти, и окольными путями добралась до ворот парка. Как назло, в голове всплыло воспоминание из глубин сознания. Она стояла тогда здесь и увидела в тумане фигуру, которую сначала испугалась. Но потом узнала Пауля. Он вернулся с войны – тогда она едва могла поверить своему счастью.

Мари отогнала воспоминания и перешла дорогу, выбрав одну из тропинок, которая вилась между сараями, заброшенными зданиями и недавно построенными фабриками в сторону города. Теперь она чувствовала себя лучше, дыхание было ровным, дрожь почти исчезла. Возможно, это было связано с тем, что она покинула территорию виллы.

«Неужели все зашло так далеко? – испугалась она. – Нет-нет – я найду решение. Мы договоримся. Хотя бы ради детей».

Под ногами по тропинке бегали полевые мыши, в небе кружили два ястреба, слышались их высокие пронзительные крики. Она прошла мимо газового завода, с опаской взглянула на круглый резервуар, торчащий из земли, и миновала хлопкопрядильную фабрику на Фихтельбахе. Работы и строительство велись повсюду – рентная марка прошла проверку на деле, люди вновь обрели уверенность в экономике. Как странно, что именно сейчас, когда можно было с надеждой смотреть в будущее, личное счастье грозило рухнуть.

В ручьях осталось совсем немного воды, дважды она отважилась пересечь небольшой водоток, перепрыгивая с камня на камень. Разве Пауль не рассказывал ей, как он рыбачил здесь с друзьями, когда был мальчишкой? Своему сыну он не позволял такой свободы. Она шла вверх по Мильхбергу, укрываясь от палящего солнца в тени маленьких старых домов. Просевшие крыши и облупившаяся штукатурка были ей хорошо знакомы, а запахи старого города она помнила с детства. Здесь всегда пахло сыростью и плесенью, а у дверей ощущалась вонь мочи. Вокруг бегали собаки, бездомные кошки сидели у входов в подвалы, охотясь на крыс и мышей. Со времен ее детства здесь мало что изменилось, лишь некоторые дома были в лучшем состоянии.

Среди них были два здания, принадлежавшие Марии Йордан. В одном из них была большая витрина, перед которой на низком столике лежали всевозможные товары: фрукты, овощи, ярко раскрашенные деревянные коробочки, вазы, оловянные ложки и ожерелья из фальшивого жемчуга. Проходя мимо, она увидела молодого продавца с оттопыренными ушами, который внимательно обслуживал покупательницу. Мари подумала о том, что Йордан можно позавидовать. Она воспользовалась подходящим моментом и обеспечила безбедное существование. Поскольку она была не замужем, то могла вести дела самостоятельно, ей не требовалось ничего с кем-то согласовывать.

В самом деле, Мария Йордан не располагала к себе, но оказалась очень деловым человеком.

Миновав еще три переулка, она оказалась перед тем местом, к которому направлялась скорее бессознательно, чем с твердым намерением. Крыша дома была обновлена, больше ничего не изменилось. Внизу по-прежнему висела нарисованная деревянная табличка «Zum grünen Baum» («Под зеленой кроной»), в одном из грязных оконных стекол отражался луч солнца, проникающий сюда через просвет между домами. Мари остановилась, прислонившись к стене дома, чтобы рассмотреть здание. Там она родилась и первые два года жизни прожила с матерью. Луиза Хофгартнер боролась, выживала на мелких заказах, набирала долги, возможно, даже голодала – но отказалась продать доставшиеся ей от Якоба Буркарда чертежи ткацких станков тому человеку, который обманом лишил его доли в фабрике. Какой она была упрямой!

Женщина, которая идет напролом. Даже рискуя, что ее маленькая дочь пострадает.

Сердце Мари билось громко и беспокойно, ноги дрожали, она вдруг испугалась, что может упасть в обморок здесь, в переулке. Или случится чего похуже. Она с ужасом вспомнила ночь в приюте, когда проснулась в своей постели вся в крови, и только через некоторое время поняла, что это была ее собственная кровь. Кровотечение из горла. Тогда ей едва удалось выжить.

«Нет», – подумала она и глубоко вздохнула, чтобы успокоить сердцебиение. Она никогда не позволит своим детям вырасти без матери. Она скорее… Отречется от себя? Смогла бы она это сделать? Это то, чего она хотела для своих детей? Женщина, которая пожертвовала собой. Отреклась от матери, поставила семейное счастье выше собственного благополучия. Существовало множество романов и рассказов, которые должны были внушить молодым девушкам это благородное предназначение женщины. Некоторые из них стояли на книжной полке в сиротском приюте, были такие романы и в библиотеке виллы. Луиза Хофгартнер, наверное, только посмеялась бы над ними.

Мари отошла от стены дома и почувствовала, что может идти дальше. Возможно, учащенное сердцебиение и дрожь в конечностях ей только показались, но теперь, когда она двигалась, все было в порядке. Мари вышла на Халльштрассе, а оттуда направилась к вокзалу. Туда, где грохотали поезда и свистели паровозы, на кладбище Херманфридхоф, там, где мертвые находили свой последний покой.

«Я сошла с ума, – подумала она. – Почему меня туда тянет?»

Чудеса случаются лишь однажды, и пастор Лейтвин, который утешил ее тогда и взял под свою крышу, уже давно покинул свой пост. Но ноги все равно несли на это место, что-то магическим образом тянуло ее туда. Это не был роскошный семейный склеп Мельцеров и не последнее пристанище бедного Эдгара Бройера, который покончил с собой после краха банка. Это был небольшой камень, который лежал недалеко от кладбищенской стены, наполовину заросший травой. На нем было выбито имя ее матери. Луиза Хофгартнер. Время от времени Мари возлагала возле камня букет цветов, но сейчас, в эту жаркую летнюю погоду, там вился только плющ, остальные цветы быстро завяли.

На кладбище в это время почти никого не было. Две женщины в черных одеждах двигались между рядами могил, сажая и поливая бегонии; рядом с церковью трое детей сидели на корточках и бросали камушки. Мари присела на траву и осторожно прикоснулась к небольшому надгробному камню, нежно погладила его края, провела указательным пальцем по надписи.

«Что мне делать? – думала она. – Дай мне совет. Скажи, что бы ты сделала на моем месте?»

Нещадно палило солнце, в безветренном месте за каменной стеной жара была еще более невыносимой, чем снаружи на тропинке. Даже птицы не пели, только толпа маленьких коричневых муравьев деловито таскала в траве свои белые куколки.

Мари поняла, что никто, даже мать не может посоветовать ей, что делать дальше. Она вспомнила упреки Пауля и размышляла, что бы ему ответила. Слово «интриги» вновь всплыло у нее в голове. Боже мой – он действительно верил, что она спланировала эту выставку вместе с Китти. За его спиной. Как он только мог!

И что он имел в виду, говоря о любовнике? Только сейчас она вспомнила эту фразу, на которую до сих пор не обращала внимания, возмущенная пренебрежением к ее матери. Он сказал это с иронией? Не мог же он всерьез поверить, что у нее есть любовник. Или все-таки мог? Может быть, он имел в виду Клиппи? Он действительно время от времени посылал ей цветы, но он посылал их и Китти, а Тилли получила от него букет на Пасху. Но Пауль должен был знать, что Эрнст фон Клипштайн никогда не посмеет переступить черту!

Устало оглядевшись в поисках тенистого места, она нашла его под старым буком. Белка проскочила по стволу и скрылась в ветвях, она пищала, возможно, наткнувшись на соперницу.

Мари сняла шляпу и стала ею обмахиваться. Пауль, наверное, уже должен был прийти в себя. Тем не менее она ответит на его обвинения, объяснит ему, что до вчерашнего вечера ничего не знала о планах Китти. Что Эрнст фон Клипштайн всегда вел себя как джентльмен. Что картины матери в ее глазах не были «отвратительными».

Мари прислонилась затылком к гладкому стволу бука и посмотрела вверх на густую зеленую листву. Лишь в нескольких местах солнечные лучи, словно сверкающие стрелы, проникали сквозь зеленый полог. Она закрыла глаза.