Непокорная фрау Мельцер - Якобс Анне

Нет, сказало что-то внутри нее. Так жить больше невозможно. Муж перешел черту. Никто не может постоянно защищаться от несправедливых обвинений. Там, где есть любовь, должно быть доверие. Там, где нет доверия, любовь мертва.

– Он больше не любит меня.

Она прошептала эту фразу, само того не замечая. Где-то шумела вода, возможно, женщины наполняли лейки у колодца. Или просто тек ручей, река. Ее сердце бешено колотилось, закружилась голова. Нельзя терять сознание, подумала она. Ни в коем случае нельзя терять сознание…

– Мари! О, боже мой. Я так и знала. Мари! Что с тобой? Мари, моя милая, дорогая Мари.

Словно сквозь мерцающий, переливающийся туман она увидела склонившееся над ней лицо. Большие испуганные голубые глаза, короткие волосы, падающие на лоб и щеки.

– Китти? У меня… немного… кружится голова…

– Кружится голова? Ну, слава богу. Я думала, ты умерла.

Туман рассеялся, и Мари поняла, что лежит на спине, прямо под буком, к стволу которого прислонилась.

– Я подумала, ты придешь сюда! Ты можешь встать? Нет, подожди, я помогу тебе… Или лучше позвать врача? Там, напротив, гуляет семейная пара, они могут нам помочь.

– Нет-нет – все в порядке. Это просто жара. Где дети?

Теперь, когда Мари села, она снова почувствовала легкое головокружение. Китти с тревогой посмотрела на нее.

– Сорванцы с Гертрудой. Я отвезу тебя к ним.

Мари с трудом встала, прижав руку ко лбу, и почувствовала, как Китти обняла ее за плечи.

– На Фрауенторштрассе? – пробормотала она. – Китти… Я…

– На Фрауенторштрассе! – решительно сказала Китти. – И ты можешь оставаться там столько, сколько захочешь. Я не возражаю. Хоть до Судного дня. Или даже дольше.

Закрытые шторы мало помогали – в бюро было так душно, что ему пришлось снять пиджак и жилетку. К счастью, не ожидалось никаких посетителей, поэтому никого не смущало, что господин директор сидел у стола в рубашке без пиджака. Пауль работал как сумасшедший, не давая себе передышки. Он выпил уже шестую чашку кофе и чувствовал, что становится все более беспокойным.

Днем он потерял самообладание, не смог удержать себя в руках. Это огорчало его больше всего. Мари довела его до того, что он едва понимал, что говорит. И конечно он так все преувеличил, она теперь сильно переживает. Он только навлек на себя вину, теперь ему следовало взять часть обвинений назад и извиниться. Он сам поставил себя в это дурацкое положение, какой же он идиот.

Пауль трижды звонил на виллу. Об этом он сейчас тоже жалел. В первый раз никто не взял трубку. На этом надо было остановиться. Но нет – он должен был успокоить свою совесть и сказать Мари, что ему очень жаль. Но теперь ее не было на вилле, он узнал об ее уходе, когда позвонил во второй раз.

– Дом Мельцеров. Говорит фрау фон Доберн.

Гувернантка! Что она вообще делала в рабочем кабинете? И почему она отвечала на звонки?

– Это Мельцер, – коротко и нелюбезно ответил он. – Передайте, пожалуйста, трубку моей жене.

– Мне очень жаль, господин Мельцер. Вашей жены нет дома. – Пауль на мгновение действительно поверил, что Мари едет к нему на фабрику. Он был растроган, ведь это ему следовало просить прощения. – Кроме того, по указанию вашей жены детей снова забрали на Фрауенторштрассе. Уверяю вас, что я была против…

У него не было желания слушать ее жалобы.

– Моя жена сказала, куда она собиралась пойти?

– К сожалению, нет, господин Мельцер. Я видела, как она бежала в парк, и предполагаю, что ее там ждали.

Ему стало ясно, что его маленькая надежда увидеть Мари здесь, в конторе, рядом с ним, была иллюзией. Она убежала в парк. Почему?

– Вы предполагаете, – повторил он. – Что вы имеете в виду, фрау фон Доберн?

– О, я просто случайно выглянула в окно и подумала, что у нее, вероятно, были основания прятаться за кустами.

В его голове начали возникать видения. Эрнст фон Клипштайн, поджидающий Мари и заключающий ее в свои объятия. Затем здравый смысл возобладал, было понятно, что для таких фантазий нет никаких оснований. Эрнст сидел в соседнем кабинете и занимался расчетом нескольких заказов.

– Я убедительно прошу вас не распускать слухи о моей жене, фрау фон Доберн! – приказал он резким тоном.

– Извините меня, господин Мельцер. Я не это имела в виду. Правда. Просто я очень беспокоюсь.

Коварная интриганка. Почему он не заметил этого раньше? Он терпеть ее не мог еще с тех пор, когда она была ближайшей подругой Элизабет.

– Лучше займитесь воспитанием моих детей. И не трогайте телефон. Звонки, которые поступают в виллу, вас не касаются!

Он не стал дожидаться ее ответа и с размаху положил трубку. Значит, Мари убежала. В парк. Ну что ж, возможно, прогулка поможет ей успокоиться.

Во время третьего звонка трубку взяла Алисия.

– Мари? Она еще не вернулась. Детей тоже нет.

Было уже больше пяти часов. Что, черт возьми, Мари делала в парке так долго? Может быть, она с кем-нибудь встретилась?

– Ты звонила на Фрауенторштрассе?

– Да, я звонила, но никто не ответил. Я думаю, это просто неприлично со стороны Китти, бедная госпожа фон Доберн сильно обижена. Так больше не может продолжаться, Пауль. Тебе нужно серьезно поговорить с Китти.

– В воскресенье, возможно, – буркнул он. – Сейчас я занят.

– Конечно. Ты занят. Как хорошо ты устроился, можешь не вмешиваться во все это.

– До вечера, мама!

Этот звонок, безусловно, был самым бесполезным.

Пауль работал до половины седьмого, затем надел жилетку, пиджак и соломенную шляпу и велел сообщить фон Клипштайну, что едет домой.

Он был в сильном нервном напряжении и чуть не столкнулся с каретой, когда сворачивал с фабрики на Леххаузерштрассе. Так дальше не могло продолжаться. Эти постоянные споры действовали ему на нервы, он перестал быть самим собой и внезапно обнаружил в себе черты, которые раньше ненавидел в отце. Нетерпимость. Вспыльчивость. Несправедливость. Высокомерие. Черствость. Да, это было самое худшее. Что случилось с их любовью? Он не мог позволить, чтобы она была разрушена. Разве не так вышло с браком его родителей, который превратился в простую формальность? Как они жили рядом друг с другом! У них были отдельные распорядки дня, отдельные спальни. Особенно сильно страдала мама. Нет, он не хотел этого ни для Мари, ни для себя.

Пауль припарковал машину прямо у главного входа – позже Юлиус загонит ее в гараж. С колотящимся сердцем он медленно поднимался по ступенькам. Эльза уже встречала хозяина, открывая перед ним дверь. Внутри была приятная прохлада, в задней части была открыта дверь на террасу, так что легкий ветерок проникал в прихожую.

Он передал Эльзе соломенную шляпу, не решаясь задать вопрос, который так бередил его душу. Пауль глянул на вешалку – там висели две шляпы. Одна из них, яркая широкополая летняя шляпа, несомненно, принадлежала маме. Другая – серая, в форме горшка, – вероятно, шляпа гувернантки, по крайней мере, она ей подходила.

– Ваша мать просит вас в красную гостиную.

После стоматологической операции улыбка Эльзы стала еле заметной, просто ей не хотелось показывать пустоту во рту. Тем не менее лицо приобрело некоторую обаятельность. Она с сочувствием смотрела на него.

Мари в доме нет, понял он, пытаясь скрыть панику. Что случилось? Несчастный случай? О боже – лишь бы с ней все было в порядке. А дети?

Алисия Мельцер отдыхала на диване в красной гостиной, толстая пуховая подушка поддерживала ее голову, на лбу лежал холодный компресс. Рядом с ней на кресле сидела Серафина, которая время от времени окунала белое хлопчатобумажное полотенце в миску с ледяной водой и снова накладывала его на лоб Алисии.

Он тихо вошел, аккуратно закрыл дверь, стараясь не издать ни звука, и на цыпочках подошел к дивану. Мама с трудом повернула голову в его сторону, немного подняла компресс и открыла глаза.

– Фрау фон Доберн. Вы можете удалиться.