— О, я так надеялась хотя бы еще один раз увидеть вас таким! — непроизвольно вырвалось у Бины.
Герцог улыбнулся и поднес ее руку к губам.
— Позвольте мне также поздравить вас с переменой туалета, — сказал он.
— Ваш кузен и его жена в свое отсутствие проявили большую щедрость, — заметила Бина.
— Они поступили бы точно так же, если бы были здесь, — ответил герцог. — Вы отдохнули?
— Я проспала почти девять часов! — призналась Бина.
— Я тоже отлично выспался, — сказал герцог. — А теперь я так голоден, что готов есть что угодно и где угодно! Но я рад, что нам не придется ни готовить, ни подавать на стол.
Бина рассмеялась, но, прежде чем она успела ответить, вошел Бэйтман и объявил, что обед подан. Еда была восхитительной, и герцог отведал каждое блюдо, которое им подавали.
Бина, однако, проглотив несколько кусочков, обнаружила, что от волнения и от сознания того, что находится наедине с герцогом, она совсем лишилась аппетита.
Беседовать на личные темы в присутствии слуг и дворецкого было невозможно, поэтому герцог принялся обсуждать с ней угрозу, которую представляют собой контрабандисты, поставляющие золото Наполеону. Он рассказал ей о том, что некоторые банды контрабандистов отличаются особой свирепостью и их опасаются не только местные жители, но и сами таможенники. Он также сообщил ей о тех мерах, которые придется принять правительству, чтобы прекратить эту незаконную торговлю, подрывающую экономику Англии.
Бина внимательно слушала его, но в то же время постоянно возвращалась мыслями к собственным проблемам. Ей очень хотелось сосредоточиться на том, что говорил герцог. Однако она все время думала лишь об одном: а вдруг это последний вечер, который они проведут вместе? Кроме того, ее беспокоило, что герцог решит делать дальше.
Когда убрали десерт, Бэйтман налил герцогу бокал портвейна.
— Может быть, вы хотите, чтобы я оставила вас? — с тревогой спросила Бина. — Я знаю, что так принято.
— Я могу предложить вам гораздо лучшее решение этой проблемы, — улыбнулся герцог. — Я захвачу портвейн с собой в гостиную, и мы сможем спокойно сесть и поговорить.
— Я отнесу ваш портвейн, — предупредительно сказал Бэйтман. Он поставил графин и бокал на серебряный поднос и вслед за герцогом и Биной направился по коридору в сторону гостиной.
Пока они обедали, шторы на окнах задернули, и лишь одно окно, выходившее на террасу, оставили открытым. Легкий ветерок доносил из сада благоухание роз, и Бина увидела, что на темном вечернем небе зажглись первые звезды.
Она вспомнила, как прошлой ночью эти звезды освещали им путь вдоль реки к шлюпке контрабандистов.
Бэйтман подал герцогу бокал с портвейном, поставил графин на боковой столик и вышел из гостиной, закрыв за собой дверь.
Герцог, стоя спиной к камину, смотрел на Бину, но она не осмеливалась встретиться с ним взглядом.
— Я думаю, нам пора поговорить о том, что мы будем делать дальше, — тихо произнес он.
— Да… вы правы.
Потом, словно не в силах вынести того, что ей предстоит услышать она подошла к открытому окну и устремила свой взор в сад. Она догадывалась, что это конец! Наступил тот момент, которого она так боялась не только в последние дни, но еще с тех пор, как герцог спас ее от пьяного шотландца и взял под свою защиту.
Она чувствовала, будто тяжелый камень лежит у нее на сердце, и знала, что слова герцога станут для нее приговором, который разрушит ее счастье и который нельзя будет смягчить или отменить. У нее возникло безумное желание убежать, не слушать того, что он будет говорить, а просто выйти в сад и исчезнуть в темноте. Но она понимала, что должна остаться и выслушать его, хотя это и будет концом всех ее надежд и желаний, всего того, о чем она так страстно молилась, надеясь в глубине души, что он все-таки полюбит ее.
— Я хочу поговорить с вами, Бина, — сказал герцог. — Но очень сложно разговаривать с человеком, который стоит к вам спиной.
Бина резко повернулась, словно эти слова подстегнули ее. Мгновение она смотрела на него, потом, повинуясь безотчетному порыву, бросилась к нему.
— Пожалуйста… пожалуйста! — воскликнула она. — Не отсылайте меня… прочь! Позвольте мне… остаться с вами… я не стану вам надоедать… никто даже не узнает… кто я такая… я могу быть горничной… или кем-нибудь еще… только позвольте мне остаться!
В глазах герцога она увидела выражение, которого не смогла понять. Потом, почувствовав, что он сейчас ответит ей отказом, Бина резко отвернулась, чтобы он не увидел ее слез, и снова отошла к окну.
Она с трудом сдерживала рыдания, боясь потерять контроль над собой и броситься к его ногам. Она даже не заметила, как он подошел к ней. Внезапно совсем близко от нее раздался его голос.
— Моя глупенькая, взбалмошная, обожаемая жена! — сказал он таким тоном, которого прежде она никогда не слышала. — Неужели ты и в самом деле считаешь, что из тебя выйдет хорошая горничная? — Он взял ее за плечи и нежно повернул к себе лицом.
Она попыталась взглянуть на него сквозь застилавшие ей глаза слезы, но он крепко прижал ее к себе, так что она едва могла дышать, и приник губами к ее губам.
В первую секунду Бина была слишком ошеломлена, чтобы чувствовать что-либо. Но потом в ней вспыхнуло пламя, которое охватило ее с таким неистовством, что ей казалось, будто она тает у него в руках.
Она не верила, что можно испытать такое блаженство, такой упоительный восторг и не умереть от переполнявших ее чувств.
Он поднял голову, и Бина, не в силах прийти в себя, бессвязно пробормотала:
— Я никогда не предполагала… что ты будешь целовать меня… так.
— Буду! — ответил герцог и принялся целовать ее более требовательно, более настойчиво.
Все закружилось у нее перед глазами. Бине казалось, что пол уходит у нее из-под ног.
«Виконт был прав, — подумала она, — огонь в его душе не угас совсем, и теперь он снова разгорелся».
Но потом поцелуи герцога прогнали прочь все мысли, и Бина почувствовала, что больше не принадлежит себе, что отныне они одно целое.
* * *
Внизу в холле старые настенные часы пробили два раза. А наверху из глубины большой кровати послышался мягкий, нежный голос:
— Когда ты впервые понял, что любишь меня?
Герцог крепче прижал ее к себе.
— Я влюбился в крохотную, замерзшую ножку и в слезу, которая упала мне на руку, когда я пытался согреть ее, — ответил герцог.
— В мою ножку! — воскликнула Бина. — Я надеялась, ты скажешь, что тебя потрясла моя неземная красота!
Герцог засмеялся:
— Твое личико прелестно, очаровательно и совершенно неотразимо, любимая, но оно вовсе не красиво в общепринятом смысле.
