— Едем, этот гнусный капитан Граубен забился к себе, как перепуганная крыса в сыр. Пока мы не можем выкурить его из крепости, но и он вряд ли решится высунуть нос за ее стены. Едем вместе.
— Хорошо, ваше высочество, едем в Кронштадт, покупаем гарнизон, а затем скачем в Преображенские казармы, — воскликнул Флорис.
Осмотрительный Адриан с большим удовольствием придумал бы другой план. Но глядя на Флориса и царевну, таких радостных и беззаботных, он говорил про себя: «Безумцы, они действительно могут добиться успеха».
Романтический вихрь борьбы, вдохновляемой блистательной и отважной принцессой, увлек за собой осторожного юного мудреца Адриана де Вильнев-Карамей.
— Жребий брошен, поехали!
На всем скаку Елизавета схватила руку Флориса и крикнула:
— Веди меня к славе, мой Петербургский рыцарь!
— Голубка моя сладкая, садись, не стоит из-за этого так расстраиваться.
Раздраженная Юлия Менгден презрительно взглянула на регентшу. Анна жадно поглощала засахаренные фрукты с корицей, вытирая рот концом кружевной простыни.
— Что за жалкая идиотка! — сквозь зубы прошипела фаворитка.
В эту секунду она остро жалела, что связала свою судьбу с этой жирной бездарностью. Юлия продолжила свое яростное хождение по комнате. Понимая, что происходит нечто «неприятное», герцог Брауншвейгский прекратил дразнить собак.
— Миних, не будьте таким неповоротливым, прикажите усилить охрану дворца.
— Но черт побери, Остерман, кому я могу приказать? Солдаты отказываются мне подчиняться.
— Господи, верно, слуги тоже покидают дворец.
— Э, о чем вы говорите! Мой дворецкий уже давно удрал.
Министры глядели друг на друга, готовые расплакаться. Тревожная тишина нависла над Зимним дворцом. Юлия Менгден вздрогнула. Впервые в жизни она ощутила страх.
— Черт, где же Граубен, прошло уже несколько часов, как он должен был доставить нам новости из Шлиссельбурга.
Однако Юлия быстро отбросила все страхи: ее не ведающая жалости душа не могла признать себя побежденной.
— Тройку, живей, — воскликнула она, — я сама поеду в крепость.
Но пажей, чтобы исполнять ее приказания, больше не было. Она подышала на заиндевевшее стекло и через образовавшийся просвет посмотрела во двор. Мужики покинули конюшни. Из города доносился мерный ропот, словно гонимая приливом вода плескалась в каналах. В прихожей послышался топот сапог. Сердце Юлии сжалось. Друг или враг? Дверь распахнулась, и на пороге в сопровождении Бузова и Германа появился Граубен. По их лицам можно было понять, что произошло нечто ужасное.
— Эти два демона освободили царевну… — задыхаясь, выпалил Граубен, — гренадеры дезертировали… я пытался призвать к порядку гарнизон Шлиссельбургской цитадели, но солдаты взбунтовались. То же самое происходит и в Кронштадте. Гвардия тоже… мы втроем еле пробрались сюда…
Миних и Остерман переглянулись и пролепетали:
— Боже мой, это государственный переворот.
— Ах, — верный и храбрый Граубен, вы ведь не покинете нас, — простонали они. — Надо быстро уезжать, бежать отсюда.
Наемник холодно взглянул на них своими холодными серыми глазами:
— Подождите, кажется, еще есть шанс изменить положение, поэтому я здесь. Однако в случае удачи я требую, чтобы меня сделали великим герцогом и принцем Империи.
Министры вздохнули: сейчас не время отказывать ему в чем-либо. Юлия Менгден подошла к Граубену.
— Я тоже обдумывала такую возможность, Граубен, и по глазам вижу, что мы думали об одном и том же… ах, это мне нравится!
И двое сообщников, забыв о регентше и ее супруге, увлекли в угол обоих министров… Впрочем, царственная чета давно уснула: одна на своей огромной кровати под балдахином, другой на коврике вместе с собачками.
— Этот фанатичный и глупый народ… — шептали Граубен и Юлия… — Шлюха-принцесса, убитая своими же ближайшими приспешниками…
Миних и Остерман с надеждой закивали головами.
— … Тогда этот неблагодарный народишко вновь вернется в свое стойло…
— Солдаты, лишившись начальников, вновь станут подчиняться нам.
— Ах, Граубен! Это и будет наша месть.
Негодяй криво улыбнулся:
— О, Господи, а если потом они убьют нас… — внезапно взвизгнул Остерман, схватившись за живот.
— О, клянусь Сатаной, если они погибнут первыми, я умру счастливой.
Мелкие острые зубки Юлии, напоминавшие клыки молодой волчцы, блестели в полумраке. Остерман заикал от волнения. Но что делать? Министры отправились в императорскую спальню и принялись ждать.
— Можно ехать дальше, — сказал Адриан брату, топнув ногой по земле. Флорис одобрительно кивнул головой. Толстый слой смерзшегося снега покрывал землю; по такой дороге они смогут почти бесшумно въехать в Петербург. Флорис поднял руку. Несколько сотен гренадеров и солдат из различных полков выступили из полумрака вперед. Они окружили сани, где теперь сидели Елизавета и маркиз де Ла Шетарди. Флорис с любовью смотрел на принцессу. Боже, как же она была хороша в форме офицера Преображенского полка! Она тоже, как Флорис и Адриан, переоделась по просьбе гренадеров.
— Все идет прекрасно, — сказал Флорис. — Посмотри, брат, народ тоже по-своему помогает нам.
В самом деле, мужики выбегали из своих изб и, прижавшись к заборам, смотрели, как в грозном молчании двигались мятежные полки.
— О! простите, ваше высочество, я, кажется, задремал, — встрепенулся маркиз; он все время клевал носом, и голова его то и дело падала на плечо царевны.
— Фи, господин чрезвычайный посол… спать в историческую ночь!
«Да, конечно, но историческая там или не историческая, — думал Жорж-Альбер, проскальзывая в возок, — но я хочу спать, и не могу понять, почему мой хозяин не отправил меня в посольство вместе с этими двумя глупыми индюшками… Черт, ну и собачья же жизнь у меня настала…»
Действительно, Флорис и Адриан, взволнованные столь бурным взрывом девичьих чувств, объектом которых они стали, решили во избежание недоразумений отослать дочерей воеводы. Они приказали Грегуару отвезти их в посольство и ни под каким предлогом не выпускать. Еще одно столь же неожиданное и любвеобильное их появление могло все испортить. Что же касается Клемана, то этому несчастному, совершенно бесполезному как в штанах, так и без оных, Адриан строго приказал ехать вместе с интендантом и девицами, дабы не надоедать всем своими жалобами и стонами.
«О, Господи, — вздыхал про себя Тротти, чьи думы вполне были созвучны размышлениям Жоржа-Альбера, — как же я хочу спать! Ну и веселенький денек устроили нам эти шалопаи. Интересно, сколько гарнизонов, как русских, так и немецких, сдались нам, воодушевившись добрыми чувствами, царским золотом и одобрением Фридриха Прусского? Черт побери, надолго мне запомнится это посольство! Интересно, из чего только сделаны эти братья де Вильнев? Они три дня на ногах, но, чума меня побери, кажется, чувствуют себя прекрасно. Ах!.. о!.. простите ваше высочество, но я уже не хозяин своей головы».
