Все краски исчезли с лица Джорджианы.
Люк наклонился к Куинну и, растягивая слова, произнес:
— Сейчас самое время оставить вашу слащавую дипломатию и начать старую добрую перебранку.
Куинн ожесточенно боролся с настойчивым желанием придушить кого-нибудь из присутствующих: Хелстона, Гвендолин или, возможно, себя, за неспособность защитить единственного из всех, кого он знал, человека, достойного защиты, но не хотевшего ничьей помощи.
Ата прищурилась, выжидающе глядя на него. Он повернулся и увидел то же самое ожидание во взгляде Грейс. В глазах же Джорджианы была лишь пустота, и это потрясло Куинна до глубины души. Желание обнять ее и спасти от всех невзгод практически ослепило его.
— Мадам, — произнес он, наконец, в воцарившейся тишине. — Существует определенная степень эгоизма и безнравственности, которую приходится ожидать от человечества. Большинство людей подавляют в себе свою истинную сущность. К сожалению, вы и ваш сын оказались не способны на это.
Джорджиана резко вдохнула:
— Энтони здесь совершенно ни при чем. Я убеждена, что он и понятия не имел о законах, относящихся к…
— Подожди, Джорджиана, — перебила ее Ата. — Я хочу послушать, что он скажет.
— Я не позволю тебе хоть одним словом оскорбить память Энтони. Он воплощал в себе все то, чего тебе всегда не хватало! — пронзительно закричала Гвендолин Фортескью. — Он был отличным сыном и отличным человеком. Он…
—…не подлежит обсуждению, — закончил за нее Куинн. — Но также не подлежит ему и Джорджиана. Я не позволю вам распространять свои странные теории о незаконности ее брака. Если вы осмелитесь хоть кому-нибудь обмолвиться об этом, клянусь, по моему завещанию Джорджиане отойдет все мое состояние до последнего фартинга. Я достаточно ясно выразился, мадам?
— Браво, — тихо произнесла Ата.
Джорджиана кашлянула:
— Все это обсуждение совершенно ни к чему. Леди Элсмир, моя семья и я уже решили уехать отсюда, ведь мой отец уже не управляющий в Пенроузе. Нет нужды в…
Куинн с грустью перебил ее:
— Ты никому ничего не должна объяснять, Джорджиана. Ты можешь жить там, где пожелает твое сердце.
— Я никогда… — начала Гвендолин Фортескью.
—…не знали, когда остановиться, — перебила ее Ата.
Очевидно, пожилую маркизу обуревали несовместимые желания. С одной стороны, она явно жаждала унизить Джорджиану, с другой — ей хотелось угодить женщине, которая превосходила ее по положению, маленькой, но могущественной вдовствующей герцогине Хелстон. Последнее победило.
— Ваша светлость, — начала Гвендолин, — я смиренно прошу вашего прощения зато, что вам пришлось присутствовать при этой печальной сцене. Я всегда восторгалась вами и надеялась на дружбу между нами. Я была чрезвычайно рада, когда услышала от домоправительницы, что вы и ваши друзья решили остаться у нас. Позвольте мне сопровождать вас. Наш праздник урожая — самый известный во всем Корнуолле. Но я уверена, вам и так это известно, ваша светлость.
Куинн не сводил глаз с Джорджианы во время этого монолога. На ее лице застыла непроницаемая маска, но он знал: она не выдержит больше ни минуты этого безумия.
— Я решил закончить праздник пораньше, — произнес он. — Я выйду на улицу и сделаю объявление. Викарий произнесет заключительную молитву прямо сейчас.
Джорджиана взглянула на него:
— Не поступай так, Куинн. Пожалуйста, не надо. Не делай этого. Все очень огорчатся. И я — в первую очередь.
Джорджиана Уайлд — нет, черт возьми, Фортескью — лучшая в мире лгунья. А он показал себя последним болваном, не заметив этого раньше. Он наивно полагал, что она не способна покривить душой. Впрочем, очевидно, нет на земле никого, кто разбирался бы в людях хуже, чем он.
28 августа — список дел
— проверить счета — опять;
— навестить дам в Пенроузе — опять;
— составить меню — опять;
— попросить миссис Киллен нанять еще одну служанку — опять;
— написать Грейсону — опять;
— просмотреть документы на собственность, предложенную Люком… опять.
Джорджиана держала в руке благоухающий цветок, просматривая учетные книги, которые ей принес мистер Браун. Последние две недели кто-то, вероятно Майлз, подъезжал к Литтл-Роуз утром и оставлял на пороге цветок — всегда розу, но каждый раз другого сорта, — для нее, как было указано в записке. Джорджиана полагала — в глубине души он джентльмен и считает своим долгом снабжать девушку, по ее признанию, не имеющую кавалера, букетами. Так глупо с ее стороны было признаться, что раньше она никогда не получала цветов. К сожалению, она не так хорошо разбирается в языке цветов, как Розамунда или ее мягкосердечный брат.
Обычно она уносила цветок с собой, поднимаясь по холму в большой дом, и, навещая дам, расположившихся в покоях Пенроуза, вела себя так, будто все чудесно и абсолютно нормально. И как правило, кто-нибудь из лакеев прерывал ее обход, сообщая, что мистеру Брауну необходимо ее присутствие. Она с благодарностью уходила в комнаты управляющего, которые медленно, но верно становились комнатами мистера Брауна. Даже стены уже впитали аромат его воды для волос.
Она совсем не была глупой. Она понимала, что мистер Браун пытается отвлечь ее от унижений, которые она испытывала во время вынужденного общения с Гвендолин Фортескью, — настолько, насколько это было возможно.
О, как же это все ужасно! И особенно сильно ее ранила постоянная опека со стороны Аты.
— Моя дорогая Джорджиана, — сказала однажды маленькая вдовствующая герцогиня утром. — Так как ты, Розамунда, Грейс и я являемся четырьмя самыми высокопоставленными леди в Корнуолле, я думаю, мы должны заказать совместный портрет. У Грейс есть чудесный знакомый художник в Лондоне. — И, не дожидаясь подтверждения от Грейс, Ата продолжила: — Разумеется, Сара и Элизабет тоже должны быть на портрете.
Следующие пятнадцать минут Гвендолин Фортескью пыталась присоединиться к затее.
— Возможно, ваша светлость позволит также принять участие и моим дочерям? Генриетта и Маргарет сейчас у моей сестры, но я могу написать им. Они замечательно дополнят композицию… возможно, даже я могла бы… — Она растеряла всю уверенность, увидев сухое выражение лица Аты.
Новой тактикой Гвендолин было полностью игнорировать Джорджиану. Она просто не смотрела на нее, даже когда им приходилось разговаривать. С другой стороны, вдовствующая маркиза не осмеливалась и оскорблять ее.
