Через некоторое время Ата избавилась от маркизы под каким-то смехотворным предлогом, и унижение Джорджианы достигло предела.
— Моя дорогая Джорджиана, существуют лишь две причины, по которым я терплю ее. Во-первых, я приняла решение не уезжать в Эмберли до тех пор, пока ваш конфликт с этой ужасной женщиной не уляжется. И мне нужно оставаться здесь, дабы быть уверенной, что она ведет себя подобающим образом.
— Не важно, что она говорит, — добавила Грейс. — Все мы знаем, вы сочетались законным браком с ее сыном. Вы маркиза, и мы на вашей стороне.
Элизабет и Сара, касаясь ее рук, тоже принялись выражать свою поддержку. Джорджиана, однако, в тот момент совсем не чувствовала себя маркизой.
— И еще! — продолжила Ата, улыбнувшись Грейс. — Я готова поставить свой черный жемчуг на то, что меньше чем через год среди нас появится леди, которая разделит с вами титул. Вы будете почти сестрами.
Грейс нежно сжала загрубевшие пальцы Джорджианы и поцеловала ее в затылок.
— Мне так не терпится стать твоей сестрой, Джорджиана, — прошептала она.
Джорджиана почувствовала, что не в силах заставить себя открыть рот.
К счастью, появился лакей и избавил ее от необходимости отвечать.
Вздохнув, она опустила взгляд на стопку учетных книг, оставленных для нее мистером Брауном. Помимо этого, уже хорошо ей известного занятия, Джорджиане предстояло изучить документы на собственность в округе Пенроуза, которые прислал герцог Хелстон.
Вдруг она заметила среди документов новые. Бросив взгляд на описание, Джорджиана сразу же заинтересовалась. Речь шла о месте на холме, не больше пятисот ярдов от моря. Безусловная находка, особенно если соотнести размер и цену. Хм… весьма многообещающе.
Скрипнула дверь, и в комнату проскользнула Фэрли Фортескью. Ее глаза так напоминали отцовские — хотя и не цветом, но формой. Загнутые ресницы и прямые брови. Джорджиана неожиданно подумала, не преследует ли Куинна образ жены в облике его дочери?
— Ты уже закончила заниматься на фортепиано, милая?
Фэрли кивнула со страдальческим выражением лица:
— Мистер Тайлер сказал, что сегодня пострадала только одна из его барабанных перепонок.
Джорджиана с трудом удержалась от улыбки.
— Пожалуй, это о многом говорит — ведь, если я правильно помню, однажды, почти двадцать лет назад, он заявил мне, что я уничтожила весь его мозг.
Фэрли прыснула и вприпрыжку подбежала к ней.
— А еще я провела полчаса за вышиванием, которое мне поручила миссис Киллен.
— Целых тридцать минут?
— Ну, может быть, двадцать девять, — прошептала девочка.
— Надеюсь, на самом деле не меньше четверти часа?
— Знаешь, а ты намного опаснее, чем старая Бидцлуорд.
Джорджиана рассмеялась:
— Просто я хочу, чтобы ты испытала все самое лучшее в жизни, дорогая моя. А все благородные леди играют на музыкальных инструментах или поют…
— Думаю, все знают — петь я не умею. — Девочка закатила голубые глаза.
— А еще они вышивают и…
Фэрли снова перебила ее:
— Меня вполне устроит и не самая лучшая жизнь на свете, если при этом мне не нужно будет вышивать.
— И уж точно они не перебивают…
— Ата перебивает!
—…своих друзей, — с улыбкой закончила Джорджиана.
— Прости меня, Джорджиана.
— Все хорошо, дорогая. Я сама в последнее время часто нарушаю это правило.
Фэрли заинтересованно взглянула на учетные книги.
— Ой, давай скорее начнем. Ты говорила, я смогу написать записку на мельницу рядом с Пензансом. А почта уже пришла? Надеюсь, человек, которому ты написала в Шотландию, продаст нам своих овец. А еще ты обещала, что зимой мне можно будет посмотреть, как рождается ягненок. Ты не забудешь, правда? Я впишу сегодня в учетные книги числа?
— Надо говорить «можно ли мне?»
— Можно ли мне вписать числа в учетные книги? Джорджиана передала девочке затянутую в кожу книгу вместе с листком бумаги и чернилами.
— Поточи перо, дорогая. И конечно же, я не забыла о своем обещании. Я уже договорилась с мистером Брауном и скажу твоему отцу, перед тем как уехать.
Фэрли широко распахнула глаза:
— Но ты же ведь уедешь еще не скоро. Это же долго — искать дом. Ну почему все всегда должны куда-то уезжать? Почему люди не могут жить всю жизнь на одном месте?
Джорджиана не решилась солгать ей и пообещать часто ее навещать. Она сильно сомневалась, что сможет вынести необходимость регулярно приезжать в Пенроуз. Это было бы несправедливо по отношению к Грейс и Куинну и по отношению к ее собственному хрупкому сердцу.
— Возможно, ты не так расстроишься из-за моего отъезда, если я подарю тебе все свои краски и холсты, когда буду уезжать. Однако не раньше, — добавила она, увидев, как девочка расплылась в радостной улыбке. Фэрли захлопала в ладоши, но потом остановилась.
— Да, но ведь рисовать без тебя будет совсем не так весело.
— Может быть, твой отец будет рисовать с тобой. Насколько я помню, он любил этим заниматься, когда был ребенком.
— Папа? Он любит рисовать?
Джорджиана протянула ей перочинный ножик.
— Да, однако довольно разговоров. Пора браться за работу, если мы вообще хотим когда-нибудь закончить.
Куинн наблюдал через дверной проем за тем, как две женские головы склонились над столом — одна маленькая и светлая, другая блестящая темная. Две руки в унисон водили перьями. А две правые ноги неторопливо постукивали по полу.
Он сглотнул.
Он не осмелился прервать их: Джорджиана даже не подозревает, сколько раз за последние две недели он наблюдал за ними. Джорджиане удавалось то, с чем не справлялись многочисленные гувернантки и учителя до нее.
Фэрли читала, писала и даже складывала и вычитала числа, и это поражало его и согревало ему душу.
Он всегда тщательно скрывал свой страх, что его дочь может унаследовать изменчивый характер своей матери, и никогда не будет прикладывать усилий для развития своего ума. Никогда не будет беспокоиться о чем-то, не связанном с простыми развлечениями — модой, картами и сплетнями.
И вот Фэрли сидела перед ним и писала письма. Да, это были письма фермеру, но все-таки это были письма.
Он взглянул на темноволосую голову Джорджианы, и его захлестнула волна тепла. Он вспомнил, какие мягкие у нее волосы, как они блестели при свете луны. От этого воспоминания его тело напряглось, и он подумал, а вдруг она сейчас носит его ребенка? Он часто думал об этом. Куинн безумно хотел защитить ее, заботиться о ней, и вместе с тем он помнил — она не нуждалась в защите или заботе. Он покачал головой.
