И там, где она стояла, была табличка.
«Окаменевшие останки сетиозавра, дар мисс Фицхью из Хэмптон-Хауса, Оксфордшир, раскопавшей скелет в Лайм-Реджисе, Девон, в 1883 году».
— Отлично, — сказал Фиц, пробежав глазами письмо. — Венеция возвращается в город.
Милли намазала масло на тост.
— Значит, тебе не придется ехать.
Большую часть недели Венеция оставалась в деревне, поправляясь после затяжной болезни, которую она подхватила во время плавания. Фиц, сопровождавший ее в Оксфордшир, начал беспокоиться из-за ее затянувшегося отсутствия и желания затвориться от остального мира. Садясь за стол, он сообщил Милли, что собирается на вокзал, как только позавтракает.
Она украдкой взглянула на стопку писем у его локтя. Фиц просмотрел пачку, остановившись на письме Венеции, и прочитал его первым. Теперь он вскрыл другое письмо.
— От кого это? — поинтересовалась Милли, намазав еще масла на тост.
— От Лео Марсденса.
Марсденс был сокурсником Фица в Итоне. После развода с женой он покинул Англию.
— Он все еще в Берлине?
— Нет, с прошлой осени он в Америке, но пишет, что, возможно, отправится в Индию.
Само упоминание об Индии заставило грудь Милли сжаться.
— Это масло на тосте или тост на масле? — улыбнулся Фиц. — Может, тебе просто есть масло?
Значит, он заметил. Она откусила кусочек тоста и не почувствовала вкуса.
Фиц дочитал письмо Марсденса, отложил его в сторону, чтобы ответить, и просмотрел оставшуюся стопку. Как Милли и ожидала, он замер.
Затем медленно перевернул конверт, чтобы прочитать имя отправителя, написанное решительной рукой: «Миссис Джон Энглвуд, отель „Нотбрук“, Дели». Милли старалась не смотреть на мужа, слепо потянувшись к собственной стопке писем.
Уголком глаза она видела, что в руках у него только один листок. Другая сторона, повернутая к ней, была заполнена лишь на половину. Не слишком длинное послание. Но то, что миссис Энглвуд вообще написала, учитывая, что она не пыталась связаться с Фицем со дня его свадьбы, было само по себе исключительным событием.
— Физерстоуны пригласили нас на обед, — сказала Милли, испытывая потребность что-то сказать, чтобы поддержать видимость нормальности. — Миссис Брайтли назначила дату своей свадьбы с лордом Джеффри Нилсом и хотела бы, чтобы мы присутствовали. О, леди Ламберт отменяет свой прием в саду. Ее отец скончался, и она уезжает на похороны.
Как скучно все это звучит. Как ужасающе скучно и бессмысленно. Но что она может сделать? Таковы вещи, которые они с Фицем говорят друг другу.
Он даже не слышал ее, перевернув листок и углубившись в чтение. А когда добрался до конца, снова перевернул листок и начал читать сначала.
Милли больше не притворялась, что ей неинтересно. Фиц читал с яростной сосредоточенностью, словно в первый раз проделал это слишком быстро и теперь должен вникнуть в каждое слово.
И когда он закончил читать письмо во второй раз, то не отложил его в стопку писем, нуждающихся в ответе, а убрал — вместе с конвертом — во внутренний карман своего пиджака.
Милли снова отвела глаза, перебирая приглашения и объявления, которые ничего не значили.
— Миссис Энглвуд возвращается в Англию, — на удивление спокойно сказал Фиц.
Милли посмотрела на него. Не обратить внимания на новость было бы неестественно.
— Значит, капитан Энглвуд вышел в отставку?
Фиц потянулся за чашкой кофе.
— Капитана Энглвуда больше нет.
— О, — сказала Милли. Значит, миссис Энглвуд овдовела. Эта мысль прозвучала в ее голове набатом. — Как он умер? Он ведь твой ровесник, кажется?
— Тропическая лихорадка. Он на пять лет старше меня.
— Понятно. Когда он скончался?
— В марте прошлого года.
Милли растерянно моргнула. Миссис Энглвуд — не просто вдова, а вдова с истекшим сроком траура, готовая к выходу в свет.
— Тринадцать месяцев назад. Почему мы не услышали об этом раньше?
— По ее словам, у матери капитана Энглвуда было слабое здоровье. И, поскольку считалось, что она долго не протянет, было решено, когда он внезапно умер, держать новости в секрете. Смерть первенца омрачила бы ее последние дни. Но она продержалась дольше, чем кто-либо мог предположить.
Милли ощутила острый приступ сочувствия к матери капитана Энглвуда, которая, вне всякого сомнения, надеялась еще раз увидеть своего сына.
— Им следовало сказать ей правду. Иначе она ушла бы из жизни, думая, что он не нашел времени, чтобы повидаться с ней.
— Они сказали, — тихо отозвался Фиц. — И спустя десять дней она скончалась.
Глаза Милли обожгло слезами. Она вспомнила свою мать на смертном одре. Фиц тогда сдвинул горы, чтобы жена вернулась в Англию вовремя, и за это она будет вечно ему благодарна.
Она глубоко вздохнула.
— Когда миссис Энглвуд ожидается назад?
— В июне.
За месяц до конца их восьмигодичного соглашения.
— Что ж, вовремя, чтобы немного развлечься в Лондоне. Уверена, ей не терпится вернуться.
Фиц не ответил.
Милли откусила еще кусочек тоста, проглотила его, запив глотком чая, и поднялась.
— О, уже поздно. Нужно разбудить Хелену. У нее этим утром примерка. Венеция заставила меня поклясться, что я не забуду.
— Ты почти ничего не ела, — указал Фиц.
Почему он такой наблюдательный? Зачем эти проявления заботы, которые дают ей надежду?
— Я уже наелась, когда ты пришел, — сказала она. — А теперь извини меня.
Кристиан работал.
Он лично проверил половину своих предприятий, прочитал бессчетное количество отчетов и даже исполнил свой долг, как член палаты лордов, приведя в изумление своих собратьев по палате. Герцоги Лексингтоны всегда заседали в верхней палате, но Кристиан, известный своим безразличием к политике, редко появлялся в парламенте.
Оставшееся время занимали книги и корреспонденция.
Однако ему незачем было так стараться. Его мозг, всегда стремившийся к правде и здравому смыслу, оказался способным на самообман, который Кристиан раньше презирал. Почти целую неделю он, как разбойник, крадущийся в ночи, успешно уклонялся от всех воспоминаний и умозаключений, которые могли бы возбудить малейшую тревогу.
А затем на него обрушилось все: неумолимая логика, неопровержимая правда и свидетельства, выжидавшие, пока его сознание, усыпленное ложной безопасностью, ослабит защиту, чтобы атаковать со всей беспощадностью.
Баронессы фон Шедлиц-Гарденберг никогда не существовало. Всегда была только миссис Истербрук. И он поведал ей все.
