— Люк, — шепнула она, — не поддавайся отчаянию. Мы же пока не знаем, что это. Вполне возможно, всего лишь пищевое отравление, которое пройдет через день-два. Надо подождать.
Несколько мгновений он хранил молчание, потом спросил:
— Ты предлагаешь мне запастись терпением? — Да.
— Это качество никогда не входило в число моих добродетелей. — Сент-Обин взглянул на герцогиню, и его лицо стало мрачнее тучи.
Розамунда умолкла. Она не знала, что будет делать, если он сорвется.
— Ата не может умереть, — устало проговорила она.
«Очень больно видеть, когда человек сломлен». Вздрогнув, она припомнила эти слова из далекого прошлого. Их произнесла Сильвия, появившись на пороге Бартон-Коттедж. Так она объяснила свое решение жить с сестрой. Тогда Розамунда не поняла слов Сильвии, поскольку даже в самые тяжелые времена чувствовала, что выдержит все.
Но не сейчас. Неожиданно Розамунда осознала, что не сможет стать свидетельницей страданий этого мужчины, если произойдет худшее.
Приложив немалые усилия, она подняла герцога с колен и обняла. Его сердце колотилось сильно и мощно. Розамунде даже показалось, что в этом месте шевелится одежда.
Она не нашла что сказать, поэтому молча погладила его спутанные волосы, лежавшие на спине и плечах. В них поблескивали кристаллы соли, придавая его светлости облик морского волка.
— Спасибо, — хрипло сказал Люк.
— За что?
— За то, что не споришь со мной. Розамунда молча кивнула.
— Я знаю, тебе это стоило немалых усилий, учитывая твою привычку вечно противоречить.
Он пытается справиться с эмоциями, подтрунивая над ней. Отец и братья поступали в точности также, если хотели скрыть свои чувства. Розамунде не оставалось ничего другого, как только играть по его правилам.
— Насколько я понимаю, ты вновь пытаешься меня поддразнить, — мягко сказала она.
— Это в моем характере.
— Тогда мне придется ответить тем же. — И Розамунда сделала то, чего он меньше всего ожидал, — наклонилась и поцеловала в уже заросшую щетиной щеку, вдохнув соленый запах моря. Потом она прошептала ему в ухо: — Я знаю, ты готовишься к худшему. Но попробуй вот что: прикажи себе не думать об этом, например, в течение часа, начиная с этой минуты. Потом еще на час. Это мой секрет. Он помогает противостоять самым тяжелым ударам судьбы. Но если отвлечься от мыслей о бабушке тебе поможет хорошая ссора, тогда, пожалуйста, я к твоим услугам.
Сработало!
В его глазах вспыхнули огоньки.
— В тебе определенно есть что-то бесовское!
— Всю свою жизнь я жила в окружении мужчин, если не считать сестры. И я знаю, как изменить направление любого спора, особенно когда я в чем-то права, что бывает довольно часто, и ты, безусловно, не мог этого не заметить. — Она все говорила и говорила, шагала напролом, а он все не желал попадаться на удочку. — Юмор — это то, чего мне так не хватало в жизни, но я этого не понимала, пока не появилась здесь. — Розамунда повернулась к спящей герцогине и нежно погладила ее седые волосы.
Неожиданно ее пронзило воспоминание о первой встрече с Атой и Сент-Обином, об их остроумной словесной дуэли. И она почувствовала, как к глазам подступили слезы, которые следовало во что бы то ни стало сдержать.
Изо всех сил прикусив язык, Розамунда заставила себя думать о более насущных вещах.
— Я не уверена, что это чума, — сказала она. — Насколько я помню, сыпь — лишь один из симптомов, причем не главный. Основные признаки — лихорадка и распухание шеи. У ее светлости нет ничего подобного. Кстати, почему бы нам, не посидеть с ней по очереди? Мы должны хотя бы вымыться.
— Безусловно. Заодно можно уточнить, как долго каждый из нас может задерживать дыхание под водой.
— Я думала, это уже известно. Я высоко ценю то, что ты не обратил мою оплошность против меня.
— Ты же не думаешь, что я позволю тебе забыть об этой очевидной глупости? — невесело усмехнулся Люк и снова взглянул на бабушку.
— Глупость и смелость, на самом деле, одно и то же, — заявила Розамунда. — Только безусловная удача может их разделить.
— Или реальность, — криво улыбнулся Люк.
— Или реальность, — эхом повторила Розамунда. — Итак, кто рискнет довериться тому, что мы знаем? У герцогини нет чумы. Не сомневаюсь: это другая болезнь. Один из нас должен пойти искупаться, а потом сменить другого. Я подожду тебя.
— У тебя плохая память. Очень плохая. Я уже говорил, что герцоги никогда не ведут речь об очередях. А теперь иди и прикажи приготовить тебе ванну, пока я не вынес тебя отсюда на руках.
Розамунда несколько минут молча разглядывала угрюмого Сент-Обина.
— Грубиян! — в конце концов заключила она.
— Надоедливый ребенок, — ответил Люк и насмешливо приподнял черную бровь.
На этом обмен репликами прекратился, но Розамунда сочла, что добилась своей цели — отвлекла герцога от мрачных мыслей.
Но она не могла предвидеть будущее. В игре действовали правила дьявола.
Дружба, сущ. Корабль, достаточно большой, чтобы вести двоих в хорошую погоду, но только одного — в скверную.
А. Бирс. Словарь Сатаны
Вода в ванне была чуть теплая, и ее было мало. Но, учитывая отсутствие слуг, этого следовало ожидать. В дверь постучали, и Розамунда, выглянув из-за ширмы, увидела Сильвию. Сестра вошла, не дожидаясь ответа. Она была одета для путешествия и держала в руках шляпную картонку.
— О, я не знала, что ты… — сказала Сильвия и повернулась, чтобы уйти.
— Нет, не уходи. — Розамунда усердно намыливала волосы, распространяя аромат розмарина и лимона. — Я рада тебе — теперь у нас есть возможность поговорить до твоего отъезда.
Сильвия поставила картонку на пол. Выражение ее лица было абсолютно бесстрастным.
— Думаю, больше говорить не о чем. Все уже сказано. Я уезжаю с Чарити, чтобы не путаться у всех под ногами. Когда ты захочешь, чтобы я вернулась, пришли записку.
Розамунде был прекрасно знаком этот тон. Сестра была оскорблена, и ее реакция оказалась вполне предсказуемой. Ее следовало назвать Жанной д'Арк, потому что она была одновременно и мученицей, и святой. С неожиданной ясностью Розамунда вспомнила легкомысленную девчонку, которую когда-то знала. В ней не было ничего общего с унылой старой девой, в которую превратилась Сильвия. Когда она лишилась своей радостной живости? Об этом следовало подумать. Но с другой стороны, Розамунда понимала, что сама тоже изменилась.
— Сильвия, когда мы разучились смеяться?
— Что? — опешила Сильвия. — О чем ты говоришь?
