— Уверена, вы обнаружите, что с заложниками гораздо легче ладить на сытый желудок.
— Уж вы-то, конечно, знаете об этом не понаслышке.
— Конечно.
Ян усмехнулся и открыл корзину.
— У меня тут холодная курятина, яблоки, сыр и хлеб. Кроме чая, к сожалению, ничего горячего.
— Сейчас лето, ваша светлость, — бросила в ответ Виола, изящно, одними пальцами, беря продукты. — Я умираю с голоду, но никак не замерзаю.
— Ах, прошу прощения. Наверное, вспомнились времена, когда вы держали меня в плену и замерзал я.
Виола вздохнула и обмякла в корсете, который наверняка ужасно мешал ей после того, как почти двадцать четыре часа давил на ребра.
— Я никогда не держала вас в плену, — проговорила она, немного смягчив тон. Откусив кусок, она прожевала его, глотнула и добавила: — Я пыталась, как могла помочь вам пережить его. Почему вы не можете этого понять?
Не торопясь с ответом, Ян расстелил на одеяле между ними небольшую скатерть и начал вынимать из корзины продукты и посуду, среди прочего два блюдца, льняные салфетки, две кружки, чай и ситечко. Виола наблюдала, как он раскладывает еду на две порции, и от негодования, которое она излучала, буквально густел воздух. Впрочем, когда герцог протянул ей тарелку щедрого угощения, она тут же с аппетитом за него принялась.
Несколько минут они молча ужинали, пока, наконец, прожевав очередной кусок, Виола не спросила:
— Как долго вы намерены держать меня здесь?
Чайник начал закипать.
— Пока вы мне все не расскажете, — без обиняков ответил Ян, беря кружки с чаем и возвращаясь к печи.
— То есть мы зашли в тупик.
Герцог не стал комментировать этот очевидный факт.
— Извините, но нет ни молока, ни сахара.
Понизив голос, Виола сказала:
— Вы не можете держать меня здесь вечно, Ян.
Вместо того чтобы вступать в спор, который явно ни к чему не приведет, Ян разлил воду но кружкам, поводил ситечком, чтобы чай быстрее заварился, потом, наконец, повернулся и пошел обратно к койке.
— Я видел сны о вас, Виола, — очень тихо проговорил он, протягивая ей горячую кружку.
Виола перестала жевать и глотнула.
— Сны?
Ян кивнул и снова сел рядом, не сводя с нее внимательного взгляда.
— Точнее, несколько снов за все эти годы, хотя долгое время я понятия не имел, что мне снились вы.
Это признание явно встревожило Виолу. Нахмурившись, она поставила кружку на пол, потом перевела взгляд на тарелку и с большим усилием, чем требовалось, оторвала кусок хлеба.
— И некоторые из них, — добавил Ян, — были довольно эротичными.
Из горла Виолы вырвался тихий хныкающий звук, но она ни словом не отозвалась на реплику герцога и даже не взглянула на него.
— Могу я задать вам вопрос? — через некоторое время продолжил Ян.
Виола сглотнула.
— Вряд ли я смогу вам помешать.
— Да, вряд ли.
Она искоса глянула на герцога.
— Что?
Ян сделал глоток чая.
— Если вы боялись меня освободить и вместо этого, как вы утверждаете, пытались помочь мне пережить плен, почему вы не приносили мне больше еды?
Простой вопрос, но такой содержательный и неожиданный, что, осознав его важность, Виола замерла на месте. Мгновение спустя она облизала большой палец, промокнула губы салфеткой, убрала остатки курицы с хлебом в корзину и потянулась за чаем. Герцог ждал, буравя ее взглядом. Он понимал, что загнал ее в угол, но решил дать ей возможность обдумать ответ.
Наконец, потупив глаза в кружку, Виола ответила:
— Я приносила вам еду, Ян. Приносила, что могла и когда могла, но, поскольку вы почти все время находились под действием наркотиков, вас трудно было кормить, ведь у вас почти не было аппетита, и я не могла приносить много продуктов за раз.
— Сколько было этих раз?
Виола подула на чай и сделала маленький, осторожный глоток.
— Несколько.
— Несколько? — Его брови взлетели ко лбу. — Что это значит? Раз в неделю? Три раза в неделю? Каждый день?
Виола поднесла кружку к губам и смерила герцога взглядом.
— Я не считала.
— Готов спорить на все свое состояние, что считали.
Она почти улыбнулась. Ян видел это по ее глазам, по линии губ. Но потом она заколебалась, смутилась под его пристальным взглядом и, прежде чем продолжить, сделала еще один глоток из кружки.
— На самом деле, я пыталась проведывать вас каждые два-три дня, — призналась она задумчивым тоном. — Я не хотела, чтобы вы умерли. Но вы также должны помнить, что мне тогда было всего восемнадцать. Мною во всем помыкала властная мать и две старшие сестры, одна черствая и жестокая, вторая безумная. По меньшей мере, мне так казалось. Больше всего на свете я боялась, что меня поймают и вышвырнут на улицу ни с чем. Я подумывала рассказать кому-нибудь, чтобы вас спасли, но не знала кому и страшилась, что меня арестуют как сообщницу. Я была сельской девушкой без какого-либо веса в обществе и знала, что мои возможности сильно ограничены. Даже если бы судьи сочли меня невиновной, мать наверняка отреклась бы от меня за то, что я навлекла на семью позор и обвинила сестер в немыслимых преступлениях. Тогда бы у меня, опять же, ничего не осталось. — Она тяжело вздохнула и открыто посмотрела Яну в глаза. — Я не сделала ничего дурного, Ян, не участвовала в похищении или планировании этого злодеяния, но на тот момент мне искренне казалось, что у меня нет выбора. Я не видела выхода. Но я… я могла помочь вам. И сделала это.
На сердце у Яна немного потеплело — не обязательно от событий, которые описывала Виола (для него они по-прежнему оставались под вопросом), но от ее мягкой, невинной убежденности.
— Ваши родственники узнали?
— Со временем, — без колебаний призналась Виола, — когда я украла у сестры ключи от ваших оков и оставила их рядом с вами в ночь, когда вас нашли. Гермиона с матерью были вне себя, хотя в глазах матери я в какой-то степени реабилитировалась, когда согласилась выйти за лорда Чешира и обеспечивать ее до самой смерти. Они знали, что я помогла вам сбежать, но не подозревали, что я часто приходила к вам и ухаживала за вами. По меньшей мере, я так думаю. Я никому не рассказывала.
Ян медленно кивнул, потом спросил:
— А та сестра, которую посадили в тюрьму, вы с ней поддерживаете связь? Она вас простила?
Виола подозрительно нахмурила лоб.
— Зачем вам это?
Он пожал плечами.
— Просто любопытно.
Виола чуть не фыркнула.
— Ну что же, ответ «нет», — сухо сказала она, ровнее усаживаясь на койке и сосредотачиваясь на чае. — Гермиона пришла в бешенство, когда узнала, что за вашим освобождением стояла я. Она считала, что я подставила ее под карающий меч правосудия, чтобы самой за счет этого спастись. Она за многое меня презирает, Ян, и больше всего за то, что я стала женой пэра, в то время как ее отправили в Квинсленд на каторжные работы. Я до сих пор откладываю кое-какие средства на случай, если ее помилуют, разрешат вернуться и ей понадобится моя финансовая помощь. Но по последним дошедшим до меня слухам, она связалась с неким джентльменом, став сначала его куртизанкой, а потом женой, и с тех пор живет на ферме. Сомневаюсь, что когда-нибудь еще увижу ее или получу от нее весточку.
