К несомненным достоинствам Смайта следует отнести и феноменальную память. Он мог процитировать слова из любой книги, вне зависимости от того, когда она была прочитана. Всего того, чего был лишен Эш, Смайту досталось в тысячекратном размере.
Однако имело значение и событие, произошедшее с братом много лет назад. Вернувшись из Индии, Эш обнаружил, что братья живут на улице в Бристоле. Никто не объяснил ему, почему они покинули мать. Даже ставший убогим, дом был все же предпочтительнее улицы в начале весны. Любой человек поспешил бы мысленно предать забвению эти месяцы скитаний, похоронив навечно под пеленой быстро текущего времени. Но существовало такое понятие, как феноменальная память. И если Марк перестал вскакивать ночами от страха уже через несколько месяцев, Смайт так и не научился этому. Даже спустя годы жизни с Эшем Смайт не забыл ни всего, что с ними произошло, ни того, что во всем этом повинен Эш. Последнее с годами выдвинулось на первое место.
Именно это, вероятно, и послужило причиной отказаться от приглашения в Парфорд. Но когда Смайту написал Марк, он бросил все и кинулся исполнять его просьбу. От дискуссии на тему живописи братья перешли к обсуждению некого философского труда, недавно представленного на суд публики. Разумеется, Эш не был с ним знаком. Рядом с ними он чувствовал себя глубоко невежественным, пустым человеком. В юности он старался заработать больше денег, чтобы его братья могли изучать латинские склонения. И преуспел.
Но тогда он не знал, что ценой тому будет вечное отлучение от их совместных разговоров. Марк и Смайт были связаны тысячами нитей совместных переживаний еще с тех пор, как Эш оставил их с матерью, и заканчивая годами обучения в колледже. И у него никогда не будет возможности разделить с братьями то пережитое.
— Что-нибудь поешь? — спросил Эш. — Местный повар готовит самый замечательный чай с молоком и подает к нему чудесные кексы. Хочешь, я попрошу принести.
Братья одновременно повернулись в его сторону, удивленные, что Эш все еще здесь.
— Я на протяжении многих часов сидел в карете, — ответил Смайт. — Последнее, чего бы мне сейчас хотелось, — это опять сесть. Кроме того, я не голоден.
Эш не сдавался:
— Отлично, вдоль реки тянется чудесный променад. Если присоединитесь ко мне…
Смайт посмотрел на Марка, округлив глаза.
— Нет, — тихо ответил тот. — Не думаю, что нам бы хотелось гулять сейчас у реки.
Укор, ставший привычным. Смайт никогда не обвинял Эша открыто. Он терпеливо отказывался от каждого подарка, отвергал одно за другим предложение дружбы. Даже легкие пощечины покажутся болезненными, если повторять их достаточно часто. А эта была не такой уж и легкой.
Они пытались от него отделаться. Эш почувствовал, как пустота в груди разрастается, все больше отдаляя его от братьев.
Простите, что я уехал тогда. Простите за все, что произошло с вами. Простите, что между нами нет ничего общего, что помогло бы возникновению дружбы. Простите меня!
Однако ком в горле не позволял произнести ни слова.
— Что ж, — наконец произнес Эш, — тогда я вас оставлю. Меня ждет работа.
Эш повернулся к братьям спиной. Сейчас даже ожидавшая в библиотеке книга вызывала больше воодушевления, нежели перспектива быть в очередной раз отвергнутым.
Неожиданно беспорядочные знаки на странице помогли Эшу обрести равновесие. Широкие стеклянные двери библиотеки выходили в сад, где стояли его братья.
В помещении было жарко и душно, поэтому они были, по необходимости, открыты настежь. Легкий бриз дарил приятную прохладу и успокаивал. До Эша долетел приглушенный гул голосов и смех — радость, которую он не мог разделить, из-за того что не разбирал слов. Он медленно переместился к открытому окну с чувством, которое бывает у человека, расчесывающего ранку. Он знал, что надо бы дать корочке подсохнуть, но не мог убрать руки.
Марк указывал на разные растения, а Смайт наблюдал. Эш ощутил себя их престарелым отцом, сгорбленным, с поседевшей длинной бородой, а не братом, который старше их лишь на несколько лет. Рука до боли сжала раму.
— Эш?
Он повернулся, услышав тихий голос. В дверном проеме, сосредоточенно сдвинув брови, стояла Маргарет. Последние несколько дней они не виделись, и Эш полагал, она его избегает.
Она была одета так, как обычно, — бесформенное платье из серого муслина с единственной лишь разницей, что сегодня оно было перетянуто поясом на талии. Волосы были собраны в тугой узел на затылке, и на этот раз шпильки держали его крепко. Однако она казалась другой, более суровой. Лишь теплый свет глаз немного смягчал общее впечатление, в какую-то минуту Эш понял, что уже не чувствует себя таким одиноким.
— Что-то случилось? — озабоченно спросила Маргарет.
Эш еще раз взглянул на стоящих в саду Марка и Смайта. Они счастливо болтали, вполне довольные обществом друг друга. Он не настолько эгоистичен, чтобы испытывать злость или зависть.
— Нет. — Эш подавил печальный вздох, и он застрял в горле, как твердый хрящ, который невозможно прожевать. — Ничего. Все так, как и должно быть.
Вероятно, совсем не так, поскольку Маргарет с сомнением приподняла одну бровь и прижала руки к бедрам.
— Когда человек говорит правду, он произносит лишь одну фразу. Вы же сейчас ответили мне трижды.
Эш поднял руки, будто капитулируя:
— Что ж, тогда можете посмотреть, что стало причиной такого моего настроения.
Маргарет подошла и встала рядом. Отсюда хорошо просматривался сад, безупречно ровно высаженные кустарники, розы, покачивающие на ветру яркими головками. А за всем этим…
Волосы Смайта казались темнее коры дерева грецкого ореха, рядом с которым он стоял. Он был выше Марка и немного наклонял голову, когда разговаривал с братом.
— Видите? — Эш старался говорить как можно бодрее. — Оба моих брата. О чем мне горевать?
— А вам горько, — кивнула Маргарет. — Я знаю такое ваше выражение лица.
— И какое оно? — В вопросе слышался живой интерес. Она никогда не видела его смотрящим на обоих братьев. Откуда же могла помнить такое его выражение?
— Погруженное в себя. Я понимаю, что значит стоять в стороне и смотреть в самую суть происходящего, зная, что никогда не будешь частью этого. Когда хочется кричать во весь голос от желания быть там, осознавая, что этому никогда не бывать. Верьте мне, Эш, я знаю.
Разумеется, она знала. Эш не очень доверял ярлыкам; опыт подсказывал ему, что один лишь титул никогда не сделает человека стоящим. Он всегда оценивал мужчин — да и женщин — по их поступкам, речам, прямому взгляду… или желанию спрятать глаза. Однако многие личной наблюдательности предпочитают общепринятые характеристики. Кем был твой отец. Рожден ли ты в браке. Каково состояние семьи.
