Марина Фиорато - Венецианский контракт

Фейра велела строго следить за тем, чтобы дверь на улицу открывалась только после того, как будут закрыты двери, ведущие в дом, а когда открываются двери, ведущие в дом, двери на улицу должны быть закрыты.

Палладио, даже если и замечал эти меры предосторожности, ничего не говорил. Его ничего не беспокоило, если не отвлекало от работы.

И ничто не отвлекало до той самой ночи, когда ему показалось, что чума все-таки явилась за ним.

Была глубокая ночь, и резкий стук в дверь пробудил Фейру от кошмарного сна.

Заспанная, она открыла дверь и увидела Сабато Сабатини в ночной рубашке, жмурящегося в свете свечи.

– Иди и посмотри, – произнёс он.

Она вздрогнула от этих слов, но без возражений последовала за ним сквозь причудливые тени освещенной свечой лестницы.

Сабато отчаянно шептал ей на ухо, пока они спускались.

– У хозяина жар, у него на коже появилась опухоль – величиной с мушмулу.

Фейра чуть не споткнулась, оцепенев от дурного предчувствия, но овладела собой.

– А пальцы – они почернели? – спросила она.

Сабато покачал головой с всклокоченными седыми волосами.

– Не знаю.

Покои хозяина находились двумя этажами ниже мансарды, где располагалась её комнатка. Фейра каждый день разжигала там камин. Подойдя к огромной постели на четырёх опорах, она раскрыла тяжелые, смазанные камфарой занавеси. На кровати лежал, скорчившись, хозяин в своём ночном колпаке и рубашке; его лихорадило, борода и волосы намокли от пота. Но девушка не пала духом. Лицо у архитектора раскраснелось, на нём не было и следа тёмного, землистого цвета, как у человека, иссушенного чумой; пальцы у него оказались розовыми, а когда она надавила на их огрубевшие кончики, кровь прилила обратно к ним. Попросив Сабато подержать свечу, она осмотрела его подмышки. Хотя и мокрые от пота, они были нетронуты.

Не задумываясь о приличиях, она собиралась приподнять его рубашку и исследовать пах, когда увидела опухоль, о которой говорил Сабато. Она выступала со стороны левого колена, желтая и плотная, как айва. Фейра вздохнула с облегчением. Это не чума. Но радоваться было рано: её хозяин был стар и находился во власти смертельно опасной горячки.

Корона Кучина, которая принесла немного граппы для хозяина, со звоном поставила поднос возле кровати и принялась осенять себя крестным знамением так быстро, что рука замелькала на груди.

– Это чума? Это конец? – простонала она.

– Нет, – коротко ответила Фейра, возвращая ей граппу. – Унесите, это ему вредно. Вскипятите, пока не появятся пузырьки, а затем принесите обратно.

Ей показалось, что она знает причину опухоли. Палладио страдает подагрой. Она распознала болезнь ещё в тот первый раз, когда увидела, как он, прихрамывая, исследовал руины на Джудекке – в день, когда умер её отец. Опухоль на колене, набухшая из-за жидкости, скопившейся в суставе, нагноилась, и её нужно вскрыть. Вздохнув, она сняла свой пояс и выложила все необходимое. Если бы она заботилась о нем, Палладио никогда не дошел бы до такого состояния.

Она нагрела свой серебряный скальпель на свече и отложила его остынуть. Затем достала немного драгоценной буквицы и лимонной мяты для заживления ран, потом оторвала кусок простыни и посыпала его известкой. Всё готово.

Обуреваемая ужасающим воспоминанием, она вскрыла опухоль и наблюдала, как вытекает зеленоватый гной. Она подождала немного и смочила рану горячей граппой, которую принесла Корона Кучина. Затем достала иголку и нитку и смочила их в граппе.

– Боже милостивый! – произнесла кухарка, внимательно наблюдая за её действиями. – Неужели ты собираешься заштопать нашего хозяина, как подушку?

– Держите его ногу, – сказала Фейра вместо ответа, – а если он проснётся, влейте ему в горло остаток граппы.

В османском обществе алкоголь был под запретом, но в больницах разрешалось использовать его как лекарство. Во дворце Топкапы слуги третьего двора притворялись больными, чтобы попасть в больницу и выпить вина. Фейра хмуро улыбнулась своим воспоминаниям и нагрела иголку в пламени свечи, на этот раз не остудив её – так легче прижечь рану – затем она стала зашивать, аккуратно, стежок за стежком. Как учил её Хаджи Муса, она поддевала смоченную в вине нитку под каждым стежком, чтобы закрепить его. Сделав узел и отрезав нитку, она открыла кожаный футляр на своем поясе и посыпала рану толченым стеклом, наложила сверху буквицу и перевязала ногу льняным лоскутом, покрытым известью. Палладио не приходил в сознание.

– Я останусь здесь до утра, – сказала она Сабато, и он кивнул, выпроводив бурно протестующую Корону Кучину из комнаты.

В предрассветный час голова Фейры упала на изножье кровати, и она, наконец, провалилась в сон. Девушку разбудили колокола, призывающие к полунощнице. Её пациент мирно спал – лихорадка оставила его, он дышал ровно, щеки у него порозовели.

С облегчением она спустилась вниз, но Корона Кучина немедленно прогнала её к себе, на мансарду, ведь только она во всем доме знала, какую ночь той пришлось пережить.

Фейру разбудили громкие голоса.

Солнце стояло высоко над городом, видимо, уже был полдень. Она поспешила к лестнице и узнала резкий, высокомерный тон человека-птицы.

Девушка бесшумно спустилась на два этажа и прислушалась возле двери, ведущей в покои хозяина. Зная, что на служанку обычно никто не обращает внимания, смело взялась за дверную ручку и вошла в комнату.

Действительно, врач был тут. Когда она вошла, человек-птица не обернулся. Он склонился над её хозяином, лежащим на кровати, словно стервятник, ожидавший найти падаль и раздраженный тем, что его жертва всё ещё жива. Фейра подошла ближе, поправляя постель Палладио, хотя в этом не было никакой необходимости, и прислушалась.

– Кто это сделал? Вас посещает другой врач? Валнетти?

Аннибал был уязвлен, и гнев мешал ему мыслить рационально. Это не мог быть Валнетти. Такой шов он видел лишь однажды, с петлей на каждом стежке, когда в Падую приезжал врач из Персии. Он придвинулся так близко к ране, как только позволяла его маска. Даже через клюв терпкий запах граппы ударил ему в нос; значит, врач обработал нить, подготовил компресс из буквицы, затем зашил рану – аккуратно, словно кружевница с острова Бурано. Кроме того, рану прижгли. Значит, это не Валнетти, у него мастерства не больше, чем у мясника.

– Если вас посещает другой врач, я не могу гарантировать вашу безопасность.

Если Палладио признает, что есть другой врач, как быть со сделкой между Аннибалом и камерленго? Если он не будет заботиться об архитекторе, возможно, ему придется вернуть свой остров. Войдя в комнату, он почувствовал запах смолы в передней, заметил очищающие травы на полу и обратил внимание на то, что окна смазаны жиром и пеплом; точно такие меры он должен был ввести здесь сам. Чувство вины ещё больше подогрело его гнев.